Книга Французский поход - Богдан Сушинский

— В последнее время я стал замечать, что в Варшаве есть люди, которые слишком внимательно следят за тем, кого принимает посол Франции, а потом, через слуг и секретарей, пытаются выяснить, о чем он говорит с гостями и посетителями.

— Еще бы им не следить. Особенно сейчас, когда в сейме узнали, что Франция нуждается в силе приднепровских казаков, — добавил полковник, внимательно присматриваясь к распятию, грубовато сработанному из красного дерева.

— Ваше увлечение? — кивнул он в сторону распятий, сразу же уводя де Брежи от слишком опасной темы.

— Мне довелось побывать во многих странах, и везде, где только можно было, я собирал распятия. Зная об этом пристрастии, многие мои друзья и даже настоятели монастырей охотно одаривали меня символами своей многотерпимости, словно великого грешника — индульгенциями.

Хмельницкий понимающе молчал. Муки сотен «Иисусов» призывали к смиренности и углубленному самосозерцанию.

— Не страшно ли жить среди стольких распятий?

— Пока нет. Чего страшиться человеку, давно считающему себя распятым на кресте своей службы отчизне, кресте судьбы, долга и веры? Да, полковник, согласитесь: все мы давно и жестоко распяты, каждый на кресте своей жизненной цели, своих идеалов.

— Коль уже речь зашла о распятиях… — использовал подвернувшийся момент Хмельницкий. — Только что я стал свидетелем казни атамана Голытьбы, которого специально привезли сюда, в Варшаву, для четвертования. Очевидно, я успел повидать слишком много казней, поэтому каменные и золотые распятия особого впечатления на меня не производят.

Де Брежи прошелся вдоль статуй, стоявших прямо на полу. Они казались такими же древними, как и скифские бабы, сработанные неизвестно когда и кем и навечно забытые в причерноморских степях. Однако сам граф на фоне этих распятий выглядел последним из язычников, прятавшимся от инквизиции в тайном святилище, среди спасенных им от поругания идолов.

— Что поделаешь, — задумчиво вздохнул посол. — Мне известны сложности, которые постоянно возникают во взаимоотношениях украинского казачества и польских магнатов. Предчувствую, что после нескольких мелких бунтов на ваших землях вот-вот разгорится еще одно крупное восстание. Возможно, даже настоящая крестьянская война. Я не прав?

— Это предчувствуете даже вы? — поиграл желваками Хмельницкий. — Странно, хотя… Наверное, это уже невозможно не предчувствовать.

— Разве что я воспринимаю не столь трагично, как вы.

Этот рослый, хорошо сложенный тридцатилетний воин нравился графу де Брежи все больше и больше. Человек, значительная часть жизни которого прошла в основном в поездках и посольских баталиях, происходивших вдали от полей сражений, он всегда с уважением относился к людям такого сложения, силы, закалки.

В представлении графа они как бы олицетворяли могущество государства — любого, пусть даже самого несовершенного, но все же государства — со своими властью, судом, армией и палачами, то есть всем, что способствовало законности и порядку. Возможно, это связано с тем, что видеть подобных, один к одному подобранных, молодцев ему приходилось в основном в личной гвардии королей, охране первых министров и главнокомандующих.

— Послы должны предсказывать такие события первыми. Чего стоит посланник короля, не владеющий даром предвидения? Так вот, зная ситуацию в Украине, хочу откровенно, стоя между этими распятиями, спросить: сумеете ли вы набрать две-три тысячи охочих казаков, из тех, наиболее опытных запорожцев и реестровиков, которые согласились бы помочь Франции в ее войне против Испании? Само собой разумеется, что ее величество королева-регентша Франции не забудет такой услуги и щедро вознаградит вас за труды и подвиги.

42

Впустив их в замок, управитель приказал охране, состоящей всего из двух воинов, закрыть ворота на засов и не открывать даже в том случае, если у подъемного моста протрубит сам архангел Михаил.

— Надолго ли прибыли к нам, рыц-цари? — с легкой иронией произнес он это свое «рыц-цари».

— Мы пробудем у вас три дня. Если только это не разорит вас, рыцарь де Куньяр, — довольно сухо известил о своих намерениях де Моле.

— Не разорит. Хотя принимать проезжих рыцарей уже давно не в традициях Шварценгрюндена. А что касается рыцарства, то я тоже веду свой род от рыцаря Куньяра, сложившего голову под стенами Иерусалима, во время Крестового похода.

— Воин, охраняющий замок Шварценгрюнден, не может происходить из нерыцарского рода, я так понимаю, — важно согласился граф. — А сейчас мы были бы очень признательны вам, рыцарь Куньяр, если бы вы приказали отвести нам один из покоев своего замка и предложили чего-нибудь отведать.

— После чего позволили бы нам осмотреть строения Шварценгрюндена, — добавил д'Атьен.

Шевалье задумчиво покряхтел, принял самую гордую, на какую только был способен, осанку, и, воинственно упершись руками в колени, медлительно произнес:

— Если вы уж настолько чтите традиции рыцарского ордена, да к тому же сами именуете себя не иначе, как рыцарями, так и быть, отведу вас в зал, в который уже много лет не ступала нога ни одного гостя. В тайный рыцарский зал тамплиеров.

— В «тайный рыцарский…»? — оживился граф де Моле.

— Вы сказали: «в зал тамплиеров», — не удержался и маркиз д'Атьен.

Де Куньяр снисходительно взглянул на обоих и, ничего не ответив, тронул коня.

Миновав небольшую казарму для охраны, дом для слуг и полуразрушенную сторожевую башню, всадники въехали во вторые ворота и оказались во внутреннем укрепленном дворе замка. Посреди этого двора выделялся трехэтажный замковый дворец, с массивной дубовой дверью и окнами-бойницами; высились еще четыре жилых дома-башни и небольшая исповедальня.

Здесь рыцари отдали коней оруженосцам, а Куньяр просто-напросто отпустил своего, и дальше они двинулись пешком. Обогнув по узкой улочке главный дворец, они предстали перед еще одним — широким, сложенным из громадных, плохо отесанных камней, домом — двухэтажным и настолько мрачным, что во внешнем облике его проявлялось нечто отталкивающее. В его узкую дверь-бойницу рыцари входили так, словно их вводили в специально для них построенный склеп.

Пока управитель водил гостей по комнатам, высокие стены которых были увешаны коврами, оружием и охотничьими трофеями, в зале на втором этаже слуги накрыли скромный, не делающий чести столь знатному замку, но все же довольно сытный, стол.

Обедали втроем. Молча, сосредоточенно, словно не пищей питались, а молитвами.

— Так это и есть ваш «тайный рыцарский зал тамплиеров»? — решился спросить д'Атьен, когда трапеза была завершена, и на столе осталось лишь дешевое кисловатое вино.

— Этот? — оглядел Куньяр стены зала с таким интересом, словно только сейчас припоминал: не об этом ли зале идет речь? — Нет. Но могу провести вас. Без оруженосцев. Под честное рыцарское, что никто больше не узнает о нем. То, что сам я решился сообщить о замке, — непростительная ошибка, за которую графиня, возвратись она сюда в добром здравии и с помощью Господней, неминуемо накажет меня.