Книга На Пришибских высотах алая роса - Лиана Мусатова

В памяти продолжали всплывать картинки из детства. Их домик, прижавшийся к каменной гряде, который отец построил своими руками, огород, засеянный маками, река, делающая крутой изгиб напротив дома. Этот изгиб оставлял язычок берега, поросшего кустарником и ивой. Это было их заветное место. Там они встречались с Матвеем. Как все это дорого! Какое тепло разливается по телу только от одного воспоминания! И тут же набегает тревога и сжимает сердце щемящей болью: ведь там теперь немцы. Украина вся под немцами. Она видела своими глазами, когда отступали с боями, сожженные села, разрушенные города.

– По ва-го-нам! – разнесся голос начальника поезда, и все поспешили к своим вагонам, а кто не успевал добежать до своего, садились в любой, ведь многие пошли посмотреть, что там, в здании вокзала, осталось после бомбежки. И опять торопили колеса:

– По-ско-рей! По-ско-рей!

Поезд шел все дальше и дальше. На остановках бегали с котелками за водой, чтобы умыться и напиться. Ходили к вагону-кухне за горячими обедами. Стояли на постах, вернее сидели в кабинах охраняемых машин, установленных на железнодорожных платформах.

На одном из полустанков возле них остановился эшелон. Из окон и дверей вагонов выглядывали солдаты. С возгласами:

– Девушки, привет из тыла! Потанцуем, пока живы?! – высыпали из вагонов.

На перроне появился баянист, и девушки выпрыгивали из вагонов прямо в руки парней. Аня всматривалась в лица: «А вдруг мой Матвей среди них?» Но Матвея не было, а к ней подошел капитан-артиллерист, протягивая руки и этим жестом приглашая на танец. Звучало танго.

– Почему такие грустные?

– Искала среди вас своего любимого, но его здесь нет.

– Кто такой?

– Степанов Матвей. Шоферил до войны.

– Во вверенном мне подразделении такого бойца нет.

– Вижу, что нет.

– Но вы не отчаивайтесь. Может быть, еще встретите. Чего не бывает на фронтовых дорогах.

После танго баянист заиграл вальс. Пары кружились по пыльному перрону, и всем казалось, что войны нет, что война отступила. И она действительно отступила в их сознании на какое-то время, на этот короткий миг, пока звучала гармошка, а они кружились. Обнимая девичьи талии, бережно удерживая покоящиеся на ладонях нежные и тоненькие пальчики, разве можно было думать о войне?

– По ва-го-нам!

И всех как ветром сдуло. Оборвалась мелодия, а подхваченная наспех гармонь, возмущаясь от обиды и такого небрежного отношения, тихонько застонала. Мужской эшелон пошел первым, и, прощаясь, махали друг другу руками пассажиры обоих эшелонов. Сколько минут пробыли вместе, а уже успели прикипеть… Капитан, танцевавший с Аней, вспоминал ее грустные глаза, тоненькую талию, золотистые локоны, выбивающиеся из-под шапки, и где-то глубоко внутри зарождалось волнующее тепло и, поднимаясь, захлестывало его волной сладострастного томления. Ему так хотелось увидеть ее счастливые глаза. Но поезд увозил их все дальше и дальше. Потом медицинский эшелон обогнал их, и опять из окон тянулись руки, раскачиваясь в прощальных взмахах, выкрикивались имена, пожелания о встрече в Берлине.

Медицинский состав пошел вперед по зеленому коридору. Там, где шли сражения, куда направлялись и артиллеристы, шли жаркие бои и требовались медики. Миша смотрел в окно на проплывающие мимо поля, леса и перелески, а перед глазами стояло лицо младшего лейтенанта, окаймленное локонами цвета светлого меда. По мере приближения к фронту вдоль железнодорожного полотна появились зенитные батареи с вытянутыми вверх длинными стволами. Возле зениток хлопотали девушки.

На место прибыли в сумерки. Но вместо вокзала – груды битых кирпичей. После недавней бомбежки стоял густой дым. Разгрузку закончили далеко за полночь. Сначала машины отвозили госпитальное имущество, потом людей. В кромешной темноте высаживались и брели по единственной улице села. Персонал распределяли по домам, выдав сухой паек на ужин.

Под госпиталь отвели здание сельской школы. Его крыша и часть второго этажа были снесены снарядами. Остальные комнаты, которые были целыми, вновь прибывшие должны были приспособить под операционные, перевязочные кабинеты и палаты для раненых.

– За работу! Не на курорт приехали! – подражая начальнику госпиталя, командовала комсорг. Так что, ел или не ел, спал или не спал – подъем и становись на зарядку!

Во дворе школы на свежем воздухе выстроились на зарядку. До войны в этом дворе звенели веселые детские голоса, плыли мечты над детскими головками, цветастой радугой представлялось будущее. Они увидели совсем другое будущее. Более половины села было сожжено. В этой школе жили фашисты. В ней размещались солдатские казармы. Двор, все еще обнесенный колючей проволокой, с растоптанными и превращенными в свалку мусора клумбами, с повсюду разбросанными ржавыми консервными банками и гильзами от снарядов, представлял жуткое зрелище. Здесь побывали представители высшей расы на земле, коими они себя считали. Здесь обитали «сверхчеловеки»!

Всего в трех километрах находилась передовая. Необстрелянные привыкали к бесконечным бомбежкам, наблюдали за полетом трассирующих пуль, образующих разноцветные цепочки, перечеркивающие небо в разных направлениях. Это было красиво.

Со стороны интересно было наблюдать за траекторией их полета, направленной в одну светящуюся точку – пересечение лучей прожектора. Но оттого, что в любую минуту в этой точке может оборваться чья-то жизнь, становилось жутко. Не в первый раз Аня ощущала это сочетание – красоты и смертельного ужаса. Это было чем-то неестественным. Красота не должна была сопровождаться ужасом, а ужас никак не совмещался с красотой. Однако здесь было именно так. Бело-голубые, словно расписанные под гжель, поля, позолоченные первыми лучами восходящего солнца, сплошь усыпаны мертвыми искалеченными телами и расползающимися под ними пятнами крови. Что может быть красивее цветущего весеннего сада? Только что зацвели абрикосы, затопив своим ароматом окрестности. Деревья нарядились в белые кружевные шапки. Бой шел на окраине деревни. Ане так захотелось войти в этот ароматный туман и потонуть в нем, ощутив всем свои существом красоту природы, насладиться ею, впитать в себя, как это делала она в таком далеком детстве. Все, что было до войны, теперь ей казалось далеким и нереальным. И все-таки так хотелось почувствовать себя маленькой, обновить в себе те детские впечатления. В перерыве между боями она поспешила в сад. Вбежала в самую его середину и, раскинув руки, вдыхала сладкий аромат. Так и брела, касаясь нежных цветов руками, опьяненная их весенним дыханием. И вдруг… прямо перед глазами – на ветке – женская рука, а чуть поодаль разорванное в клочья тело хозяйки. И таких случаев было много. Почему? Наверное, потому, что такое присуще войне.

Следующее место дислокации – в лесу, недалеко от неширокой и неглубокой речушки. Здесь не было никаких строений, необходимых для развертывания госпиталя. Персоналу предстояло все выполнить самим. Все – это вырыть подземные помещения, стены промазать глиной и выбелить, в палатах-землянках – отделать мелким березовым лесом, полы покрыть деревянными решетчатыми настилами. Все помещения соединить между собой траншеями. Основные отделы надо было укрыть под землей на глубине до двух метров. Площадь перевязочной готовилась с расчетом на двенадцать столов, операционной – на три, шоковой палаты – на шесть коек. Приемное отделение планировалось на размещение около двухсот человек, стационар – на четыреста коек. Кроме этого под землей были санпропускник с дезинфекционной камерой, парикмахерской и моечной, с комнатами для раздевания и одевания после санитарной обработки. Аниным подопечным все это было в новинку, но она-то знала о разгуле вшей, чесотки и прочего непотреба в окопах. И прежде чем лечить, их надо было вымыть и избавить от всего этого. «Как-то они воспримут фронтовую неприглядную действительность – завшивленных героев-воинов? – спрашивала себя Аня, – не побрезгуют ли подходить к ним?» Но то, как девочки принялись за обустройство госпиталя, с каким рвением трудились, как безропотно выполняли тяжелую работу землекопов, подсказывало ей, что они понимают, куда попали, и не упадут в грязь лицом, но на всякий случай Аня решила поговорить с ними, предупредить, чтобы они знали, с чем им придется столкнуться.