Книга Что Кейти делала потом - Сьюзан Кулидж

Но ни нежным чувствам, ни сватовству не могло быть и места, пока жизнь Эми все еще висела на волоске. Всем троим нашлось немало дел в следующие две недели. Лихорадка не отступила и на двадцать первый день. Началась еще одна неделя мучительного ожидания. С каждым днем опасные симптомы становились все менее выраженными, но каждый день был отмечен и потерей сил у ребенка, так долго подвергавшегося тяжелому испытанию. Эми была теперь в полном сознании и лежала спокойно, много спала и редко говорила. Не оставалось ничего иного, кроме как ждать и надеяться, но пламя надежды едва теплилось порой, когда огонек маленькой жизни дрожал, словно готовый погаснуть, как светильник под порывом ветра.

Иногда мистеру Уэрдингтону удавалось уговорить сестру выйти вместе с ним на улицу – проехаться или прогуляться пешком на свежем воздухе, которого она так долго была лишена, и раз или два он убедил Кейти сделать то же самое, но каждому из них, казалось, было тяжело надолго оставлять свое место у постели Эми.

Близкие отношения складываются быстро, когда людей объединяет общая тревога и они изо дня в день разделяют опасения и надежды друг друга, говорят и думают об одном и том же. Веселый молодой офицер в Ницце, так мало значивший в жизни Кейти, исчез, а занявший в Риме его место добрый, заботливый, мягкосердечный мужчина был в ее глазах совершенно другим человеком. Кейти начала считать Неда Уэрдингтона другом, от которого можно ждать помощи, понимания и сочувствия и к которому можно с уверенностью обратиться в случае необходимости. Она чувствовала себя с ним вполне непринужденно, просила сделать то или это, прийти и помочь ей или, напротив, уйти – и все это так же свободно, как если бы перед ней был Дорри или Фил.

Он же со своей стороны нашел чарующей эту непринужденную близость. После недолгого увлечения прекрасной Лили сама непохожесть Кейти на ее кузину привлекала его к ней. Эта непохожесть заключалась, среди прочего, в том, что Кейти была искренней во всем, что говорила и делала. Окажись на ее месте Лили, она, вероятно, тоже помогала бы миссис Эш и заботилась об Эми, но мысли о себе пронизывали бы все, что она говорила и делала, а необходимость следить за тем, чтобы неизменно выглядеть изящной и привлекательной, определяла бы ее поведение даже в чрезвычайных обстоятельствах.

Кейти же, напротив, поглощенная насущными заботами, обращала мало внимания на то, как она выглядит или что думают о ней другие. Привычка к аккуратности заставляла ее раз в день уделять время тщательному туалету – она причесывалась, приводила в порядок одежду, что было ее обыкновением, – но, отдав эту дань личным удобствам, она уже больше не обращала внимания на свою внешность. Она изо дня в день надевала все то же старое серое платье, которое Лили ни за какие сокровища не надела бы и на полчаса – таким непривлекательным оно было. Но лейтенанту Уэрдингтону нравилось и это серое платье, как нечто, составляющее часть самой Кейти. А если ему случалось принести розу, чтобы оживить мрачную неподвижность комнаты больной, и Кейти прикалывала цветок к своему платью, сразу казалось, что она наряжена, чтобы покорять сердца. Красивые платья очень хороши на красивых людях – они действительно играют важную роль в нашем странном маленьком мире, но уверяю вас, дорогие девушки, права женщины на внимание влюбленного никогда не установлены более ясно и недвусмысленно, чем тогда, когда он перестает замечать или обдумывать, во что она одета, и безусловно принимает ее наряд, каков бы он ни был, как часть дорогого ему человеческого существа, которое стало или становится для него лучшим и самым прелестным на свете.

Серое платье сыграло свою роль и в ту долгую, тревожную ночь, когда все они сидели и, затаив дыхание, ожидали, к лучшему или к худшему изменится состояние дорогой Эми. В полночь зашел доктор и снова ушел, чтобы вернуться на рассвете. Миссис Свифт сидела, суровая и бдительная, возле подушки больной, иногда поднимаясь, чтобы коснуться лба девочки, пощупать пульс или влить ей в рот ложку бульона или лекарства. Двери и окна были распахнуты, чтобы дать доступ в комнату свежему воздуху. В смежной комнате все было тихо. В углу за ширмой горела тусклая лампа, заправленная оливковым маслом. Миссис Эш лежала на диване, закрыв глаза и перенося напряжение ожидания в полном молчании. Брат сидел рядом с ней, держа в своей руке ее горячие руки, нервные движения которых были единственным, что говорило о вздымающихся в ее душе надежде и страхе. Рядом в большом кресле отдыхала Кейти; ее печальные глаза были устремлены на маленькую фигурку Эми, смутно различимую в полутьме; она следила за каждым звуком, доносившимся из комнаты больной.

Так они бодрствовали и ждали. Иногда Нед или Кейти тихонько поднимались, подходили на цыпочках к постели, а затем возвращались, чтобы шепотом сообщить миссис Эш, что Эми пошевелилась или что она, похоже, заснула. Это была одна из тех ночей, какие нечасто бывают в жизни, – ночей, которые люди никогда не забывают. Темнота кажется полной значения, тишина – смысла. Бог далеко. Он держит в правой руке утреннюю зарю, держит вместе с солнцем наших земных надежд – придет ли рассвет в горе или в радости? Мы не осмеливаемся спросить, мы можем только ждать.

Слабое дуновение ветра и чуть забрезживший свет заставили Кейти очнуться от оцепенения и неясных мыслей. Она еще раз на цыпочках прошла в комнату Эми. Миссис Свифт предостерегающе прижала палец к губам: Эми спит, показала она жестом. Кейти шепотом передала это известие неподвижной фигуре на диване, а затем бесшумно вышла из комнаты. Огромная гостиница крепко спала, ни один звук не нарушал глубокую тишину темных коридоров. Желание вдохнуть свежего воздуха привело ее на крышу.

Рассвет только что слабо окрасил восток – глубокая таинственная синева, обычная для неба Италии, была заметна даже в этот ранний час. Дул свежий трамонтана[123], и Кейти поспешила закутаться в шаль.

Вдали над туманной Кампаньей вздымались Альбанские горы, а за ними еще более высокие Сабины и Соракта, ясно вырисовывающаяся на фоне неба, словно волна, застывшая в тот миг, когда должна была разбиться о берег. Внизу лежал древний город, с его необычным слиянием старого и нового, с частицами прошлого, повсюду вкрапленными в настоящее, – или это настоящее набросило тонкий покров на богатое и величественное прошлое – кто скажет?

Отдаленный стук колес и поднимавшиеся кое-где столбики дыма говорили о том, что Рим просыпается. Свет незаметно сменял темноту. Пунцовое сияние зажгло горизонт. Флорио зашевелился в своем загончике, вытянул свои крапчатые ножки, а когда на крыше блеснул первый солнечный луч, поднялся, бесшумно прошел по покрытой гравием черепице и ткнулся своим мягким носом в руку Кейти. Она погладила его с мыслью об Эми и склонилась над цветочными ящиками, вдыхая запах резеды и левкоев и устремив глаза вдаль, но сердце ее было в эти минуты дома со спящими там родными, и глубокая тоска охватила ее… Скоро ли кончится это мрачное время, отпустят ли их на свободу, чтобы они могли уехать без гнетущего своей тяжестью горя и снова быть беззаботными и счастливыми в своей стране?

Звук шагов заставил ее вздрогнуть. Нед шел по крыше на цыпочках, словно боясь кого-то потревожить. Лицо его было решительным и взволнованным.