Книга Боги Гринвича - Норб Воннегут

Кьюсак сверкнул кривой улыбкой:

– Я даю вам свой лучший совет. В какой-то момент вы захотите увеличить капитал. И когда бы это ни случилось, я буду наготове, и неважно, какие рискованные активы вы добавите в свой портфель.

– Это мне нравится, – ответил Даркин. – Договоритесь с моим секретарем о времени нашей встречи. У вас найдутся другие дела в Провиденсе?

– Конечно.

Разговор закончился быстро. Через тридцать секунд Джимми завершил подготовку к встрече с Даркином в Род-Айленде. Он только что договорился о встрече с миллиардером. Такого подвига он еще не совершал – ни в «Кьюсак Кэпитал», ни в пафосном «Голдмане». Он должен быть в восторге. Должен руками махать от радости.

Но Джимми задумчиво сидел, заложив руки за голову. Он столкнулся с «Выбором Софи», только без детей: благосостояние семьи против продажи себя. Он сдал человека, с которым только что познакомился, компании, которой больше не доверял. Джимми обдумывал свои слова; они должны были донести до собеседника честность и порядочность предложений. «Если бы я не верил в «ЛиУэлл Кэпитал», я не стал бы вам звонить».

Он метался между желаниями защитить Лизера и уйти от него. Сай странный, но «странный» еще не значит «плохой». Или «злой». Может, параноик. Но у Джимми не было уверенности, что его босс – не просто жесткий управленец с семейными проблемами и некоторой фиксацией на отце Эми.

Одно становилось все яснее с каждым днем: в «ЛиУэлл» не будет премии за 2008 год. И возможно, для него не найдется другой работы во всем Хеджистане. Портфель в жизни не поднимется на десять процентов, если «Бентвинг» скачет то вверх, то вниз.

Теперь это вопрос выживания. Привести новых клиентов – единственный способ сохранить свою работу и, возможно – только возможно, – договориться о послаблениях в сделке с ипотекой. Но как ни старался Кьюсак, он не мог избавиться от другой мысли. И для человека, который был слишком горд, чтобы поладить со своим тестем, эта мысль отдавала протухшими моллюсками.

«Сай владеет мною».

Кьюсак уехал из офиса, когда закончился дождь. До дому он добрался к одиннадцати вечера и с трудом припарковал машину, в старой сомервилльской манере расталкивая бамперами другие тачки. Затем запер свое ржавое ведро, хотя обычно не утруждал себя. Оно было слишком уродливым, чтобы заинтересовать воров.

Через три часа по улицам загрохочут мясозаготовщики. Они прибывали каждую ночь целыми колоннами, каким-то образом сосуществуя с «Кисс энд Флай», «Левел Файв» и прочими ночными клубами. Шины тяжелых грузовиков скрипели по мощеным улицам, шестерни скрежетали, двигатели надсадно ревели. Смуглые мужчины в белых фартуках, забрызганных кровью животных, будут вытаскивать говяжьи и бараньи туши из низких складов. В воздухе запахнет смертью. И задолго до открытия Нью-Йоркской фондовой биржи по булыжникам ручейками побежит кровь, привлекая мясных мух.

Эми угнездилась в своем коконе из простыней. Джимми на цыпочках прошел в спальню, разделся до трусов и нырнул под простыни, нежно погладив тяжелый живот жены. Он начал засыпать, тревожась в полудреме, не унаследует ли Яз лицевую слепоту Эми.

Жена повернулась и хрипловатым со сна голосом сказала:

– Я пыталась дождаться тебя.

– Поздний звонок из Провиденса, – ответил он. – Через пару недель поеду в Род-Айленд.

– Что-то серьезное?

– Важный клиент.

– Джеймс, это же здорово.

Он снова начал засыпать, и тут Эми полусонно спросила:

– У Гика все в порядке?

Кьюсак открыл глаза.

– Только что говорил с ним. А почему ты спрашиваешь?

– Какой-то парень звонил сегодня. Сказал, проверка биографии.

– Гика? Ты узнала, как зовут этого парня?

– Дэрил как-то там. Я записала на кухне.

– И что он хотел узнать?

– Был ли Гик в Уортоне. Сколько мы его знаем. Встречаемся ли мы с ним.

Сейчас Эми говорила более встревоженно и даже раздраженно, она уже почти проснулась.

– Это странно.

– Будто я не знаю. Задал пару вопросов о нас.

Последний комментарий врубил сигнал тревоги.

– Он спрашивал номер соцобеспечения? – Кьюсак заподозрил кражу личных данных.

– Ничего подобного. Но он был довольно… – Эми приостановилась, подбирая слово. – Довольно навязчивым. Я сказала, чтобы он позвонил тебе.

– Хорошо. Ты взяла его номер?

– На кухне.

Кьюсак выскочил из постели. В блокнотике был номер с кодом 646, скорее всего мобильник. Но он замер, когда прочитал имя. Эми написала на листке – Дэрил Ламоника.

«Что за херня?»

За всю историю человечества был только один Дэрил Ламоника. Кьюсак отлично знал это имя. Ламоника, известный как Безумный Бомбардир», был квотербеком «Окленд рейдерс» в конце 60-х и начале 70-х. Его карьера завершилась за два года до рождения Джимми.

Папа Кьюсака презирал Ламонику. Каждую осень, когда «Окленд» разносил его возлюбленных «Нью-Инглэнд пэтриотс», Лайэм разражался руганью, которую большинство сантехников тщательно скрывали от своих семей. Он молил святого Патрика обрушить ад на «Рейдер Нэйшн». Он просил, чтобы страдания постигли все отродье подонков, игравших за «серебристо-черных». Он проклинал их снова и снова.

Его обличения начались с Дэрила Ламоники. Они набрали силу с Кенни Стаблером, сменившим Ламонику. Они достигли апофеоза с Джимом Планкетом, «Бенедиктом Арнольдом»[34], который сбежал от «Патриотов» и привел «Рейдеров» к двум победам в Суперкубке.

Однако именно с Ламоники начиналась очередная буря. Ожесточенная борьба родителей Кьюсака со звездой сокера привела к сцене, навсегда запечатлевшей имя Ламоники в семейном фольклоре. Как-то раз семилетний Джимми Кьюсак спросил у матери: «А правда второе имя Дэрила Ламоники – Гребаный?»

Лайэм Кьюсак, пойманный с поличным, ярко покраснел.

– Иисус, Мария и Иосиф, – ахнула Хелен Кьюсак, мать Джимми.

– Мама, это грешно, – с возмущением священника на воскресной проповеди заявил Джуд, старший брат Кьюсака.

– Это не грешно, – отрезала с ирландским акцентом мать. – Я молюсь, чтобы Господь дал мне силы отколошматить Джимми. А, может, заодно и его отца.

Раздраженные возгласы напугали младшего брата, четырехлетнего Джека, и он заплакал.

– Все хорошо, сынок, – успокаивал его Лайэм.

Наконец Джек вытер мокрые глаза и объявил:

– Я буду молиться Иисусу, Марии и Иосифу, чтобы у мамы не хватило сил вас поколотить.

С тех пор этот эпизод всегда вызывал дружный смех на обеде в День благодарения.