Книга Карамболь - Хокан Нессер

Оскорбил и сунул нос в совершенно не касающиеся его дела.

Тоже хреново.

В два часа он встал и позвонил ей.

— Ты спишь? — спросил он. — Это Рейнхарт.

— Слышу, — отозвалась Эва Морено. — Нет, я бодрствую.

— Извини меня, — сказал Рейнхарт. — Я, собственно, звоню, чтобы попросить прощения… я отвратительный хам.

Она мгновение помолчала.

— Спасибо. За извинение. Хотя ты не такой уж хам. Я просто была не в себе. Это моя вина.

— Хм… — произнес Рейнхарт. — Мудро. И поучительно. Двое взрослых людей сидят посреди ночи и обмениваются извинениями. Вероятно, что-то с пятнами на Солнце, прости, что позвонил… тьфу, дьявол, я опять извинился.

Морено засмеялась.

— Почему ты не спишь? — спросил Рейнхарт.

— Ищу десять возможных связей.

— Надо же. Сколько нашла?

— Ни одной.

— Отлично, — сказал Рейнхарт. — Посмотрим, что получится у меня. Спокойной ночи, увидимся завтра под холодной звездой волхвов.

— Спокойной ночи, комиссар. Кстати, почему ты сам не спишь?

Но Рейнхарт уже положил трубку.

23

Ван Вейтерен неотрывно смотрел на неторопливое движение фосфоресцирующей секундной стрелки вокруг циферблата. Он провел за этим занятием уже довольно много времени, но каждый новый оборот был все-таки новым. Внезапно ему вспомнилось, что давным-давно, в предпубертатном возрасте — если такой у него вообще был, — он бессонными ночами занимался измерением пульса. Решил проверить пульс и сейчас.

Пятьдесят два в первую минуту.

Сорок девять во вторую.

Пятьдесят четыре в третью.

«Господи, — подумал он. — Сердце тоже выходит из строя».

Он полежал еще несколько минут, не считая пульс. Ему бы хотелось, чтобы рядом была Ульрика, но она ночевала у детей в Лувинген. Или, во всяком случае, у одного из них. У восемнадцатилетнего Юрга, единственного, кто еще не покинул родительский дом. Ван Вейтерен понимал, что сыну она тоже должна уделять какое-то время. Несмотря на то, что речь, похоже, шла о необычайно здравомыслящем молодом человеке. По крайней мере, насколько он мог судить; они встречались всего три раза, но все указывало именно на это.

Все, кроме того что парень хотел стать полицейским.

Ван Вейтерен вздохнул и повернулся так, чтобы не видеть часов. Положил на голову подушку.

«Четверть третьего, — подумал он. — Я единственный бодрствующий человек во всем мире».

Через час он встал. Бессмысленно пытаться заснуть, в последние ночи ему удавалось поспать в среднем по два-три часа, не помогали даже проверенные лекарства.

Ни пиво, ни вино, ни Гендель.

С другими композиторами дело обстояло не лучше, так что едва ли стоило винить Генделя.

«Не получается, — думал он, стоя в ванной комнате и брызгая в лицо холодной водой. — Мне не заснуть, и я слишком хорошо знаю, с чем это связано. Почему бы не признать очевидное? Почему бы не встать на вершину горы и не крикнуть так, чтобы меня услышали все люди?»

Месть! Какой отец может спокойно лежать в постели, когда в лесу идет охота на убийцу его сына?

Только и всего. Так заложено в глубинах биологии. Он знал это, когда несколько часов назад писал об этом в мемуарах, сознавал и сейчас. Единственное эффективное средство — действовать. Homo agentus.[18]Во всех ситуациях. Иллюзорно или по-настоящему. Делать что-нибудь, черт побери!

Он оделся. Выглянув в кухонное окно, проверил, что творится на улице, и вышел. Показалось промозгло, но никаких осадков и почти безветренно. Он двинулся вперед.

Для начала в южную сторону, по направлению к площади Мехшье Плейн. Подойдя к католическому кладбищу, он немного посомневался. Решил его обойти, но на юго-восточном углу обнаружил, что устал от асфальта, и свернул в Рандерс-парк, разбитый как своего рода естественное продолжение кладбища. Впрочем, возможно, как раз кладбище стало естественным продолжением парка. Наверное, тут существовала какая-то история, но он ее не знал.

Темнота среди деревьев и кустарников воспринималась как объятие, вокруг стояла гробовая тишина. «Парк прислушивается», — подумал он, медленно продвигаясь вперед… вглубь сердца тьмы — образ показался ему очень точным. По ночам природа открывает свои чувства, утверждал обычно Малер. Днем она спит, позволяя себя рассматривать, а в темноте оживает — надо лишь выйти и убедиться.

Совершенно верно, вне всяких сомнений. Ван Вейтерен потряс головой, чтобы прервать праздный поток мыслей. Свернул наобум вправо, когда тропинка раздвоилась, и примерно через полминуты подошел к статуе Хьюго Мертенса. Ее слабо освещал единственный прожектор с окружавшей тяжелый постамент клумбы, и Ван Вейтерен задумался — зачем? Туристы в парке по ночам? Едва ли. Он посмотрел на часы.

Без десяти четыре.

Действовать? Единственное эффективное средство? Мать-природа, дай мне тогда хоть маленькую возможность для действий! Отпусти меня из плена!

Он пожал плечами, иронизируя над собой, и закурил сигарету.

«Я ведь просто гуляю по ночам, чтобы не сойти с ума, — подумал он. — Только и всего». Тут он услышал, как где-то в темноте обломилась ветка. Я не один, сообразил он. По ночам бродят звери и психи.

В три часа он был уже не в силах дольше ждать. Пошел в гараж, бросил пластиковый пакет на пассажирское сиденье и залез в машину. Завел ее и двинулся в сторону центра. На всем неосвещенном пути до городского леса ему не встретилось ни единой машины, и, проезжая мимо бетонной трубы, он уже воспринимал ее лишь как любой привычный дорожный знак. Тут уж ничего не поделаешь. Случившееся там казалось столь удаленным во времени, что он больше не мог о нем задумываться. Не мог припомнить, даже если бы захотел.

Он свернул налево по мосту Александербрун, проехал по улице Звилле до самого пивзавода и оказался с южной стороны Рандерс-парка. Припарковался у входа, возле площадок для мини-гольфа, естественно, закрытых в такое время суток. Или в такое время года. Немного посидел в машине. Время приближалось к половине четвертого. Парк казался темным и затаившимся, погруженным в глубокую зимнюю спячку.

«Ночью природа скрывает свои чувства, — подумал он. — Интересно, почему противник выбрал именно это место? Он неподалеку живет или решающую роль сыграла сама недоступность? Тогда это свидетельствует о чрезмерной осторожности; в такое время должны быть сотни неохраняемых мусорных контейнеров, до которых гораздо легче добраться. В прошлый раз он выбрал для передачи денег ресторан со множеством потенциальных свидетелей, значит, этой ночью у него иной замысел. Этой ночью должен прийти не посыльный. Этой ночью забирать пакет будет сам шантажист, причем сознавая, что его жертва другого калибра, нежели он полагал поначалу. Совсем другого».