Книга Крымский щит - Вячеслав Демченко

Пригнувшись на пороге, в узкий, как щель-укрытие, вход в «хату» ввалилась плотно сбитая фигура командира.

— Мы ж тут вроде как за советскую власть воюем, а? — задернув за собой брезентовый полог «двери» и туго скрипнув кожей портупеи, в три ремня, Беседин оправил под деревенской кацавейкой форменную рыжеватую гимнастерку.

— А я на примере опыта прошлой… Империалистической… — подчеркнул, не глядя в сторону Яшки, но именно для него, дед Михась, — …войны обучаю молодежь, с какого рода характера и натурой противника они имеют дело. Ибо немец, он никак тебе не румын и не наш полицай и уж тем более не татарин… — дед поднял узловатый палец, в просвеченный холодным осенним солнцем, хвойный потолок и важно сообщил: — Совсем другой коленкор!

— Ну-ну… — Огладив коротко стриженную каштановую бородку, Фёдор Фёдорович присел на край скамьи возле стола, одобрительно глянул на занятие Сашки, изучавшего малознакомые стальные кишки «вальтера», и с улыбкой повернулся к деду. — Скажи какой? Поучи. Ты у нас германца, я знаю, с 14-го года ради батюшки-царя бивал и в 18-м, я так понимаю, для своего удовольствия… Партизанил у нас дед Михась в родной своей Белоруссии и после Брестского мира, — пояснил Беседин молодым разведчикам.

— Прежде всего, германец… — горделиво приосанился дед Михась, будто ему на грудь наконец-таки «Георгия» повесили для полноты «кавалера», которого он из-за революции так и не дождался. — Германец — он, скажу я вам, вояка справный, от рождения к регулярной службе приспособленный и привычный, а не бандит какой, что за оружье схватился по злобе только или выгоды ради, а сам порядку воинскому нисколько не приученный. Как тот же татарин, что спокон веку, от дедов-прадедов, разбойничать только горазд, а выведи его в чистое поле, чтобы не воровским налетом, а с «Урой!» в атаку идти, — попятится, поди, ал и вообще драпанет.

— Это мы, дед Михась, и без тебя знаем… — нарочито басовито произнес Тимка — пятнадцатилетний «ветеран» отряда.

«Ветеран», поскольку две зимы в лесу перезимовал и теперь на третью зашел — а почему срок партизанской службы «зимами» мерялся, многие знали уже не по слухам…

— Ты вот сначала про егеря в карауле завёл и клозет по регламенту, — напомнил Тимка, потирая озябшие руки у открытой заслонки буржуйки. — Так чего там?

Дед вопросительно посмотрел на командира.

— Заканчивай, коли начал, — благосклонно кивнул тот. — Только не пережевывай по три раза, как макуху, мне ещё донесение в штаб бригады составлять. Коротко.

— Есть коротко… — приложился дед Михась горсточкой к видавшей виды ушанке с облезлой «свиной» кожей обшивки. — Ежели коротко: в тот день, когда Стёпка наш в караул пошёл, немцы, что супротив нас в окопах квартировали, принимали у себя какого-то штабного. Важную птицу, скажу я вам. До того важную, генерала не меньше, что германец ему специально клозет соорудил из фанеры, чтобы, значит, генералу до ветру не в бурьяны бегать, где и без него за полгода сидения сухого места не осталось, а культурно. Но не учёл германец, что с высотки, где Стёпка залёг, заведение это богоугодное точно как на ладони лежало. А может, подумали, что далеко, аж за вторым эшелоном — не прицелишься, да и для винтовки — самый излет пули, равно что желудями кидаться, никакого убийственного толку… — для иллюстрации дед Михась взял с газеты, на которой Саша увлеченно разбирал «вальтер», короткий пистолетный патрон и, перегнувшись через стол, постучал круглой пулей по Сашкиному лбу.

— Чего?! — всполошился тот.

Разведчики ответили ему из сумерек «хаты» анонимными смешками.

— Вот и я про то же… — развел дед Михась руками. — Ничего…

— Давай дальше, дядя Михась, — улыбнулся и Беседин.

— А дальше такое дело. Стёпка наш, егерь, глазастый был — никакого «Цейса» не надо. Усмотрел он, когда генерал ихний, в сопровождении унтера справлять нужду отправился… Унтер, значит, возле клозета во фрунт, а генерал, понятное дело, за дверью вприсядку. И только тот генерал, так сказать, оправился с Божьей помощью, из дверей сунулся… — Дед Михась, заговорщицки подмигнул Гошке. — Степан пулей поверх его головы в двери — тюк! Только щепка полетела. Генерал — Господи Иисусе! — мало в толчок не провалился.

«Хата» взорвалась хохотом.

— И снова… «оправился»! — задыхаясь смехом, выкрикнул кто-то из дальнего угла.

— И просидел так, болезный, скажу я вам, не менее часу… — заключил дед Михась. — Встал. Тюк! Сел… — Аж пока Стёпку с ничейной высотки немцы миномётом не согнали…

— Спасибо, дядя Михась, — утирая костяшкой пальца смешливые слёзы, сказал Беседин, когда они вышли из «хаты» под оживленный шум разведчиков.

— За что же это? — удивился старик, подбирая у входа в блиндаж узловатую ореховую палку, служившую ему тростью.

— За то, что поднимаешь боевой дух бойцов.

— Да какой там «боевой дух» от дедовских сказок… — коротко махнул ладонью Михась.

— Не скажи, весёлое настроение, задор…

— Им бы, Фёдор Фёдорович, задору прибавила хорошая драка, скажу я тебе, — с бесцеремонностью «инвалида»[24]перебил командира дед Михась. — С победным исходом и добрым трофеем.

— Вижу, ты что-то уже высмотрел в Эски-Меджите? — присаживаясь на трухлявый ствол бурелома, спросил Беседин и похлопал ладонью по бурым морщинам коры подле себя.

— Высмотрел, — лаконично кивнул дед Михась, отказавшись от приглашения и опираясь двумя руками на свою клюку. — Только надо бы, чтобы ещё кто посмотрел, повнимательнее, а то я местным полицаям что-то не сильно по душе пришелся. Мне тудой в другой раз идти не с руки…

— С твоими-то документами? — озадаченно удивился Беседин. — Что же им не понравилось?

— Не знаю… — пожал дед плечами, задумчиво разгребая клюкой палую листву под ногами. — Может, что «аусвайс» у меня крепко потрепанный, так что ни года, ни месяца-числа не разберешь. Может, после приказа о переселении из прифронтовой зоны боятся беженцев в обратную сторону прозевать, хоть я и без всякой поклажи был, налегке… Не знаю.

— Ладно, мальчишек пошлём… — подумав, решил командир без особого энтузиазма. — Без взрослых они скорее за беспризорников сойдут, чем за переселенцев. Так что там, в деревне?

— Немцы… — прищурился куда-то вдаль леса поверх командирской папахи старик. — Сдаётся, из-под Керчи[25]прибыли на отдых, а может, на переформирование. Да подкрепление ещё не прибыло, поскольку их там и полуроты не наберётся, а те, что есть, скажу я тебе, сразу видно, — битые. Дрыхнут сутками как сурки… — хмыкнул дед Михась и добавил, опустив на командира пытливый взгляд: — А самое главное, что сдается мне, что есть среди них и связисты…