Книга Смерть геронтолога - Феликс Кандель

Позвонил давнему знакомцу‚ договорился о встрече‚ прождал под часами долгое время‚ а назавтра тот сказал по телефону: "Не надо‚ Боря. Не хочу видеть собственную старость". И Кугель его понял. Пошел в школу‚ чтобы оглядеть классы с коридорами‚ отыскать‚ если повезет‚ хоть какую примету‚ – в школе расположилось частное коммерческое заведение‚ и посторонних внутрь не пускали. "Вы видите перед собой калеку‚ – сказал охраннику. – Нравственного урода. Который в этих стенах писал сочинение на выпускных экзаменах: "Образ молодого советского человека великой сталинской эпохи". Это я – тот молодой человек‚ из той эпохи‚ изменившийся‚ конечно‚ с годами. Но осталось. Многое еще осталось". – "Не горюй‚ дед‚ – утешил охранник. – Мы все калеки". Пошел в роддом‚ где появился на свет‚ – там теперь международный промышленный банк. Прошмыгнул внутрь мимо охраны: компьютеры‚ факсы с телетайпами‚ молодцеватые банкиры в рубашках с галстуками. "Вам кого‚ гражданин?" – "Я тут родился. В этом‚ быть может‚ зале. Впервые увидел свет. Унюхал запахи и услышал звуки. Первый издал крик". Вывели с позором на улицу‚ спасибо – не накостыляли. "Люди! – сказал Боря. – Перед вами человек‚ у которого отнимают прошлое". И улетел в ночь.

2

– Соломоныч‚ – говорит Лидия Степановна‚ бывшая бегунья‚ спортивная гордость райкома и райисполкома. – Золотко моё! У тебя неинтересно убирать. Не загваздано‚ пыли не накоплено‚ – не размахнешься...

Лидия Степановна приехала с Кубани с мужем своим Аркашей‚ который дальше всех метал молот‚ что было достаточно для безбедного существования в двухкомнатной квартире блочного дома‚ заставленной кубками и увешанной медалями. Когда Аркаша надумал уезжать‚ взволновалась вся районная общественность‚ ибо в глазах начальства он не считался евреем‚ покуда исправно поставлял спортивные достижения‚ – да и какой еврей возьмет в руки ядро‚ диск‚ серп или молот? По прибытии сюда Аркаша неспеша осмотрелся и приобрел грузовик‚ на котором пометил крупно: "Аркадий Цубербиллер‚ перевозка мебели".

Лидия Степановна приходит раз в две недели‚ облачается в шорты‚ легкую продувную маечку и принимается за работу‚ спорая и скорая. Моет окна‚ обметает пыль‚ протирает пол мокрой тряпкой‚ подбирает вещи‚ разбросанные по углам: "Неприберуха какой! Комком да в кучку..." Она сохранила фигуру‚ сильные мускулистые ноги‚ открытые до потайной заветной складочки‚ девичью беспокойную грудь‚ что волнует Кугеля и бередит чувства‚ – да вы‚ сударь‚ сластолюбец! Не озаботить ли вас‚ сударь‚ напоминанием о возрасте?

– Соломоныч‚ – говорит бывшая бегунья‚ углядывая к себе стойкий мужской интерес. – Дедушка-бедушка. Ты бы женился‚ чем так маяться.

– Какой я дедушка? – отшучивается Соломоныч. – Даже зуб молочный имеется...

Посреди работы Лидия Степановна делает перекур‚ и они беседуют: бывшая бегунья-прыгунья гульных казацких кровей и дедушка – молочные зубы. Она говорит‚ он млеет.

– Аркаша месяцами не бывал дома: то сборы‚ то соревнования‚ – а мне куковать? Собираюсь‚ еду на случку. Пролезаю через забор. Приманиваю свистом со стадиона. Завлекаю и ублажаю. "Сейчас‚ – говорит. – Только ополоснусь". Никаких сейчас! У бегуна низкий старт‚ у метателя три подхода. "Лидка‚ – говорит потом. – Что ты со мной делаешь? Рекорды не установлю". А я ему: "Только что установил. Вон они‚ наши рекорды – Алик с Толиком".

Лидия Степановна привезла с собой мать‚ запечную старуху из далекой кубанской станицы: не бросать же родительницу.

– Выходила меня в чистоте-строгости‚ девушкой гордой, непаханой: до свадьбы – ни-ни! Жизнь была лютой‚ на одной картошке‚ но мать не сдавалась – бантики мне пришивала. На нужном месте.

Дети в школе. Аркаша-рекордсмен таскает холодильники на верхние этажи‚ устанавливая здешние рекорды. Лидия Степановна оттирает кафель в чужих домах‚ а мать ее‚ баба Вера‚ тоскует в одиночестве‚ высматривая с балкона рожь‚ ячмень‚ коноплю с горохом‚ но видит никчемушнюю ей пальму и кактусы у забора. Комнаты прибраны‚ посуда перемыта. Баба Вера мыкается без дела посреди нескончаемого дня, а на ближнем балконе наводит лак на ногти увядающая Фрума в байковом халате‚ крашеная брюнетка на очередном выданье‚ напевает в избытке чувств: "Нет‚ этот номер с нами не пройдет‚ и шутки ваши все мы понимаем..." Фруму осаждают отставные поклонники‚ и она сообщает соседке: "Заходит никудышный мужчина‚ садится к столу: шаровары на животе‚ тапочки на ногах. "Мне вас показали". – "Вам меня показали‚ – так что?" – "Я овдовел. Вы тоже. Давайте соединимся". – "Сколько вам лет?" – "Шестьдесят девять". – "Шестьдесят девять? Вы для меня старый". – "Ничего нет. Я был старше своей жены на двенадцать лет". – "Он был старше... Так вы женились на ней в ваши тридцать‚ а меня хотите под семьдесят? Уходите..." Приходит другой: чтоб я курицу съела! – те же шаровары‚ те же тапочки‚ будто одолжил у первого. "Мне вас показали". – "Уходите..." Баба Вера слушает – не вникает. У нее свой интерес. "Фрума‚ – просит она. – Зайди‚ Фрума. Луковицу возьми". – "Есть у меня луковица". – "Соли возьми". – "И соль есть". – "Авокаду дать? Хорошая авокада‚ вчера с рынка". – "Я ее не ем‚ твою авокаду". – "Зайди‚ – умоляет. – Хоть чего возьми. Возьмешь – придешь отдавать‚ чайку вместе попьем..." Баба Вера копит тайком на обратный путь‚ пряча деньги под матрац‚ и не поддается на уговоры Аркаши Цубербиллера – открыть счет в банке‚ чтобы нарастали проценты. Баба Вера не принимает Аркашу всерьез‚ с первых дней жениховства: пуст мешок стоять не будет. Разденется до трусов на виду у всех‚ молот зашвырнет в небеса‚ чтоб не работать‚ а ему за это зарплату‚ – прости‚ Господи‚ дураков! "Мать‚ – говорит умный Аркаша. – Инфляция знаешь какая? Деньги твои усыхают". Небось‚ думает она‚ упрямо поджав губы‚ под матрацем не усохнут. Оттуда‚ из кубанских краев‚ шлют весточку с намеком: "Анюта‚ племяшка твоя‚ невесть с кем нагуляла Павлика-недоноска‚ которому требуется усиленное питание..." Что головой о пень‚ что пнем о голову: баба Вера в тоске лезет под матрац‚ с оказией посылает Анюте десять долларов‚ снова мыкается на балконе. Фрума советует от души: "Съездила бы к ним‚ подруг повидала‚ гостинцев отвезла. Самолеты летают регулярно?" – "Самолеты-то регулярно‚ – отвечает баба Вера. – В кармане нерегулярно..."

– Я бы добавила‚ – говорит Лидия Степановна‚ – пусть себе летит. Да она сердцем мается. Помрет мать – где хоронить будем? Не на еврейском же кладбище. Где меня схоронят? Отдельно от Аркаши‚ друга любезного‚ с которым рекорды ставила?

Боря рад‚ когда она приходит: живая душа в доме. Боре не терпится‚ чтобы поскорее ушла. Выставляет бутылку‚ разливает по рюмкам белое вино‚ чокаются со звоном от душевной близости. Тепло растекается по телу‚ желание – по жилочкам.

– Золотко моё! – говорит с интересом и придвигается поближе. – Пьешь – веселись‚ не переводи даром продукт. Чего дальше-то?

– А ничего‚ – отвечает Кугель и отворачивает глаза от продувной маечки. – Это я закладываю отношения на будущее. Оставляю насечки на камне‚ насечки на душе – для Бори Кугеля‚ который проклюнется в поколениях.

– Ты для меня больно мудреный‚ Соломоныч.

– Да и вы‚ Лидия Степановна‚ не табуретка.