Книга Впервые в жизни, или Стереотипы взрослой женщины - Татьяна Веденская

– Ну а срок-то какой? – спросил папа на ушко, когда та немного успокоилась.

– Второй триместр. И знаешь, когда я была в ванной… Она первый раз пошевелилась, – прошептала Женя. Они оба, не сговариваясь, рассмеялись. Сели на пуфик, и папа положил руку дочери на коленку.

– Значит, решила тоже сделать меня дедом?

– Ага.

– А парень? – после долгой паузы все же спросил он.

– Я не могу, не готова, пап, – покачала головой Женя. Они помолчали еще, а потом она добавила: – Может, потом вас с ним познакомлю… когда-нибудь. Но нескоро.

– Я понимаю, – кивнул отец. В этот момент Катерина вышла к ним в полутемный коридор, сощурилась, увидела их и присела на тот же пуфик.

– Поздравляю, сестренка, – пробормотала она. – Значит, девочка, да?

– Да, – кивнула Женька.

– У меня есть коляска. Я ее никому не отдала. Мы думали, может, второго заведем, – пробормотала Катерина, и это было уже настолько переполняющим, что Женя снова начала плакать, на сей раз от умиления.

– Ну что ты, что ты… – приговаривал папа, а Катя рассказывала, как ее тошнило, когда она ждала Сашку.

– Я не могла есть ничего, кроме пиццы. Странно, да? Ведь пицца – там же всего полно. Сыр, помидоры, колбаса и даже грибы. И ничего! – развела руками сестра. – Хоть целую пиццу. А дай мне кусок сыру – и тут же вывернет. Еще меня тошнило от запаха метро.

– Кошмар, – всхлипнула Женя. – Меня один раз стошнило от стиральной машины.

– Это как? – удивился папа.

– Самая странная вещь, которая со мной случилась, – усмехнулась дочь. – Я стояла в ванной, чистила зубы и смотрела, как стиральная машина крутит вещи. Закружилась голова, и меня стошнило.

– Может, это просто от зубной пасты? – предположила Катя.

– Сидите? – раздался сдавленный бас Катиного мужа, возникшего в просвете коридора. – Ну, двигайтесь тогда. – И он попытался найти себе уголок, но пуфик был мал даже и для троих. Тогда он придвинул к себе огромные резиновые сапоги тестя и уселся на них. Только сейчас Женя заметила, что обе руки свояка заняты. В правой он держал бутылку с минералкой, а в левой – недопитый коньяк. Отец Жени усмехнулся.

– Ну а из чего же пить? – спросил он, и в голосе явно прозвучали критические нотки. Катин муж невозмутимо поставил коньяк на пол, затем извлек из карманов своей спортивной кофты две стопки.

– Подойдет? – спросил он и вскинул голову.

– Ого! – одобрил тесть. Это была самая многолюдная прихожая и самый странный день рождения, который Женя могла вспомнить. Мама сидела одна в комнате, пока вся ее вымуштрованная семья забилась к выходу и тихо перешептывалась, размышляя о том, как теперь и что будет. Какие вещи нужно купить, каким именем назвать малышку и где рожать.

– Ты будешь рожать у моего гинеколога. Она гениальна, – заверила сестру Катерина.

– Твой врач много денег берет? – заволновалась Женя. – У меня и так уже платный доктор, а то в поликлинике какие-то беременные мегеры чуть не съели.

– Платный доктор? Пф! Нужно тебя показать моему гинекологу.

– Так как насчет денег? – продолжила Женя, ибо вопрос этот был не праздный. Как там вырулится с работой, еще неизвестно, и очень даже возможно, что придется каждую копейку считать после того, как Алексей все же добьется своего и выкинет ее на улицу. Несмотря на все заверения закона (в лице адвоката Померанцева), Женя волновалась. Она уже знала, во что обходится буква закона Анне. Кто сказал, что у нее будет как-то иначе. В общем, если не получится добиться справедливости… Ванька уже сказал, что жить они будут у него, что на практике означает, жить они будут в доме родителей Анны. А вот на что жить, он не сказал.

– Уж мы можем себе позволить оплатить тебе нормального доктора! – раздался громкий возмущенный голос Жениной мамы. Она вошла в коридор, включила свет и тут же поймала всех на месте преступления. Раскрасневшееся лицо папы говорило о том, что он выпил куда больше коньяку, чем позволяет его «желчекаменная», а бегающие глаза Катерины говорили о том, что она тоже переметнулась на сторону беременной сестры. У Жени виноватое выражение лица появлялось всегда при виде мамы. Рефлекс.

– Мам? – пробормотала Женя. – Я справлюсь.

– Так, никаких разговоров. И не сиди в коридоре, тут сквозняк. Что вы здесь столпились. Ей нужен воздух! – Мама ворчала больше оттого, что сидеть одной за красиво накрытым праздничным столом было не так интересно. Ее семья – это все, что у нее было, и выпускать бразды правления она не собиралась ни при каких раскладах.

– Да. Конечно! – Катин муж уже давно научился исполнять приказания тещи быстро и без лишних вопросов. Так было куда проще и безопасней. Через несколько минут вся семья снова сидела за столом и чинно раскладывала по тарелкам совсем уже остывшее «горячее». А Женя, запинаясь, докладывала маме о своем самочувствии, о том, какие анализы уже сделала и какие еще нужно сдать. Показывала результаты УЗИ, которые как раз удачно оказались в сумке. Затем мама строго-настрого запретила дочери в «ее положении» водить машину, и пришлось довольно долго ругаться, потому что не водить машину в «ее положении» было решительно невозможно. Мама было надулась, но мудрый папа откуда-то извлек целую пачку детских фотографий Женечки и Катюши, и вся семья принялась умиляться и перебирать их, вспоминая, что происходило в том году, а что в этом. И только Сашка, Катин сын, сидел в бабушкиной спальне и сражался с чудовищами в телевизоре. Вся эта ностальгия была Сашке неинтересна. Ему бы лишних тысячу очков, он бы тогда купил дополнительный пояс снаряжения и был непобедим.

Попробуй, объясни!

Впавильоне было холодно и промозгло, ветер гулял от одного края к другому, беспрепятственно проникая под воротники и шарфы. Никакие обогреватели не помогали. По сути, это был не павильон, а старый заброшенный склад с высоченными потолками и тонкими алюминиевыми стенами. Снимать в таких местах было дешевле, чем в комфортных студиях «Останкино» или других, но того же уровня. В этом здании снимали какое-то ток-шоу, и декорации, наполовину разобранные, наполовину оставленные до следующей съемки, так и валялись повсюду. У Шебякина в этом павильоне все равно уже были оплачены съемочные часы, так что решили перед отъездом несколько дней поснимать тут – ракурсы про запас, на случай, если вдруг в Самаре не успеют подснять материала. Вообще, это такое правило у него – снимать как можно больше, если есть возможность. Пока пленка не кончится, а актеры не взвоют и не попадают в обмороки.

Анна грела руки над трехлитровой банкой с водой, от которой к стене тянулся длинный и старый провод кипятильника. Единственный источник тепла в гримерке. Прикасаться к лицам актеров ледяными руками было слишком жестоко. Конечно, плюс такого холода, что никто особенно не потел и соответственно не блестел в кадре, а блеск актерского лба – это самое страшное, что может случиться, по крайней мере для гримера. Анна старалась делать свою работу на семь с плюсом, пусть даже и в таких нечеловеческих условиях.