Книга Ведьмин круг - Татьяна Корсакова

– И что случилось с птицами?

– Страшное. То есть не укладывающееся в голове совершенно. Они были уже практически ручными, ели с ладони, ничего не боялись. Понимаете? Птицы ему доверяли, и Альберт их любил. А потом снова появился Бабай…

– И убил птиц, – закончила за него Саломея.

Яков Иосифович горестно кивнул. Из-под маски бюрократа и крючкотвора выглянуло нормальное человеческое лицо.

– Он свернул им шеи, а потом ощипал. Когда утром дежурная медсестра заглянула к нему, вся палата была усыпана голубиными перьями, а сам Бабай спал сном младенца прямо на полу.

– И кто проснулся утром? – спросила Анук. – Альберт или Бабай?

– Альберт. И знаете, он был в ужасе от совершенного, плакал, как дитя. А потом попросил стопку бумаги. Знаете, что он с ней сделал?

– Изорвал на мелкие кусочки, – неожиданно для себя самой сказала Арина.

Все присутствующие посмотрели на нее удивленно, а Яков Иосифович так и вовсе с ужасом, будто она только что клещами вырвала из него врачебную тайну.

– Откуда вы…

– Догадалась. – Она пожала плечами. – Что еще можно сделать с бумагой? Вы ведь не давали ему ручки?

– Конечно, нет! – Главврач похлопал себя по карману, проверяя свой неприкосновенный запас. – Но, признаться, я думал, он займется оригами. Это ведь очень успокаивает.

– А ваш пациент успокаивался по-другому. Он говорил про зуд в голове и руках?

– Да. – Яков Иосифович посмотрел на нее поверх очков. – Именно так он и говорил. Мы пробовали колоть ему седативы, но те не помогали. Он мучился. На физическом уровне, понимаете? Однажды он разорвал в клочья постельное белье. Под клочьями я имею в виду лоскутки не больше спичечного коробка. А это тоже все казенное… Больше без бумаги мы его не оставляли. Старые газеты, журналы, ветошь – все несли в третий корпус. Альберт работал эффективнее любого шредера.

– И это помогало? Зуд проходил? – спросила Анук, поигрывая портсигаром.

– Вы хотите курить? – догадался Яков Иосифович. – Курите, не стесняйтесь! А вот хотя бы сюда. – Он порылся в завалах на своем столе и поставил перед Анук чашку со следами высохшей заварки. – Я тоже был из любителей, но бросил год назад. Мотор, знаете ли, начал пошаливать.

Вздохнув с облегчением, Анук благодарно кивнула и закурила.

– Это помогало. – Яков Иосифович постучал ручкой по столу. – Но не особо. Знаете, что для него было верхом наслаждения? Упаковочная пленка! С воздушными пузырьками, которые можно лопать.

Арина невольно усмехнулась. Лопать такие пузырьки нравится не только умалишенным, но и вполне вменяемым. Есть в этом что-то успокаивающее и завораживающее.

– Пленку привозила сестра Бабаева. Уж не знаю, где она ее доставала в таких количествах. Это было самым действенным средством. Конечно, довольно странный способ контроля и лечения, – Яков Иосифович виновато улыбнулся, – но ведь и Альберт Бабаев не самый обычный пациент.

– Что больной делал, когда кончались и бумага, и пленка? – спросила Арина. – Они ведь все равно иногда кончались.

– К утру почти всегда. – Яков Иосифович кивнул. – И тогда Альберт грыз ногти. Жестоко, по-звериному. Мне даже порой казалось, что он мог бы, как попавший в капкан волк, перегрызть себе лапу. То есть руку.

– Что случилось перед пожаром и побегом Бабаева? – Саломея с интересом разглядывала свои ногти и вопрос задала словно от нечего делать.

– Я помню, накануне приезжала его сестра, привезла упаковку пленки и сушки. Бабаев любил их, потому что они хрустят на зубах.

– Как кости, – сказала Арина тихо, однако ее все равно услышали.

– Странное сравнение, но, пожалуй, верное. В Бабае вообще было очень много от хищника. Достаточно вспомнить голубей.

– А как насчет людей? – поинтересовалась Анук и выпустила струйку сизого табачного дыма. – На них он никогда не нападал? Я хочу спросить, после того жуткого преступления Бабаев вел себя смирно?

– Вы что-то говорили про санитара, – поддержала Анук Саломея. – Что с ним случилось? Только не врите нам, пожалуйста.

Камея снова качнулась, и главврач уставился на нее зачарованно.

– Митрофанов дежурил той ночью как раз в третьем корпусе. Он и медсестра. Пациентов было мало, я уже объяснял. Бабаев весь день был спокоен, даже играл на флейте. Я еще подумал грешным делом, что это добрый знак. А ночью ему вдруг стало плохо. Митрофанов рассказывал, что заглянул в смотровое окошко и увидел, как Бабаев корчится на полу в судорогах. Митрофанов кликнул медсестру, а сам вошел в палату.

– Он крупный, этот ваш Митрофанов? – спросила Саломея.

– Обыкновенный. Не Геракл, конечно, но и не хлюпик. А Бабай как раз наоборот, телосложения изящного. Вот Митрофанов и зашел, а дальше… – Яков Иосифович со свистом втянул в себя воздух. Было очевидно, что продолжать ему не хочется. – Бабай на него напал, как дикий зверь. Да, именно так – как дикий зверь. Сдавил своей флейтой шею Митрофанову. Давил, пока тот не потерял сознание, а потом устроил пожар.

– Как? – Саломея нахмурилась. Ей не нравился этот разговор так же, как и главному врачу.

– Митрофанов курящий, у него при себе всегда спички.

– И?..

– И спирт во фляге. – Яков Иосифович покрылся нездоровым багрянцем, дернул узел галстука, словно его самого только что душили флейтой. – Я понимаю, что нельзя, что это нарушение трудовой дисциплины, но и вы меня поймите! Кадровый провал… катастрофа. Зарплата у санитаров – слезы. Все разбегаются. Вот и приходится закрывать глаза на нарушения.

– Мы вас не виним, – оборвала его Анук довольно нетерпеливо. – Мы просто хотим узнать, что случилось той ночью.

– Бабай устроил пожар, полил свою кровать спиртом, поджег и выбежал из палаты, а потом, надо думать, пробрался в санитарскую, украл деньги и одежду у одного из санитаров.

– А дальше что? У вас же охрана на воротах.

– Да, вот только забор дырявый. В бюджете дыры и в заборе тоже. Я уже сколько раз сигнализировал…

– Ясно. А с пожаром что? – Саломея, уже не таясь, посмотрела на наручные часы. Арине показалось, что она побледнела, наверное, устала держать главврача под контролем.

– Прибежала медсестра, вытащила из горящей палаты Митрофанова, эвакуировала остальных пациентов, чтобы не угорели. А там и подмога подоспела, больных перевели в первый корпус, Митрофанова привели в чувство, принялись тушить пожар. А там же перекрытия деревянные, проводка столетняя…

Вот так он, значит, всем говорил про столетнюю проводку и деревянные перекрытия, чтобы никто не винил в случившемся его и санитара Митрофанова, который пьет спирт на рабочем месте. Это понятно.

– А что стало с флейтой? – спросила Арина.

– С флейтой? – Яков Иосифович посмотрел на нее затравленно, наверное, уже готовился проститься с должностью. – Бабай ее сломал. Медсестра мне рассказывала, что на теле Митрофанова лежали какие-то щепки, а это он, значит, флейту искромсал. Столько дней берег, а тут не удержался.