Книга Ведьмин круг - Татьяна Корсакова

– Какой именно, позвольте полюбопытствовать?

– Некто Бабаев Альберт Петрович.

– Так я и знал. – Яков Иосифович страдальчески вздохнул. – Просто нутром чуял, что это еще не все, что ваши с меня так просто не слезут. А я, между прочим, сигнализировал, докладные писал.

– Какие?

– А такие! Третий корпус совершенно ветхий, перекрытия там деревянные, проводка столетней давности. Я предупреждал, что добром это не кончится, я замучился штрафы платить пожарным! А в ответ мне знаете что говорили? – Он поднял вверх указательный палец. – Мне говорили: «Своими силами справляйтесь, Яков Иосифович, хозрасчетно». А какой у нас тут хозрасчет? Скажите мне на милость! Государственное предприятие! Вот и имеем то, что имеем.

– И что мы имеем? – поинтересовалась Анук.

– Имеем пожар, едва ли не дотла сгоревший третий корпус и сбежавшего пациента. Еще хорошо, что без жертв обошлось. Бог миловал.

– Совсем без жертв? – спросила Саломея и, словно невзначай, качнула камеей.

На мгновение глаза за толстыми линзами остекленели, а потом Яков Иосифович заговорил быстро и испуганно:

– Ну, как сказать… Жертва одна все-таки приключилась, но не фатальная. Уверяю вас, уважаемые. Митрофанов уже и к работе приступил, значит, обошлось без последствий.

– Кто он такой?

– Санитар, дежуривший в третьем корпусе в ту ночь. Там и корпус-то совсем небольшой, всего на шесть одиночных палат, три из которых пустовали. Особо буйных у нас тогда и не было. Я имею в виду пациентов. Бабай самый сложный, который за убийство…

– Стоп, – сказала Анук и мягко хлопнула ладонью по столу. – Почему Бабай? У вас тут практикуют клички?

– Боже упаси! – Яков Иосифович испуганно отшатнулся, выдернул из кармана еще одну ручку, сжал в кулаке. – У нас тут этика и деонтология. Мы с пациентами не фамильярничаем.

– Тогда почему Бабай, а не Бабаев?

– Потому что специфика работы такая. – Он удивленно посмотрел на ручку в своем кулаке, икнул и осторожно отложил ее в сторону. – У Бабая, то есть у Бабаева, расщепление личности. Это если в двух словах. Слышали про такое? Это феномен, при котором в человеке уживаются сразу несколько личностей. Так вот у Бабаева их было две: милейший, талантливый альтист Альберт Бабаев и законченный психопат, который отзывался исключительно на кличку Бабай.

– И как они уживались? – спросила Анук. – Я где-то читала, что личности могут даже не знать о существовании друг друга.

– Эти знали! – Яков Иосифович сдернул с носа очки, не слишком свежим с виду носовым платком начал протирать стекла. – И, я вам доложу, они нормально ладили. Более того, в последние два года у пациента наблюдалась стойкая ремиссия, мы даже сделали ему некоторое послабление режима.

– Какое именно? – Анук и Саломея многозначительно переглянулись.

– Ничего, что выходило бы за рамки. Все в пределах инструкций и нормативов. Прогулки в специально отведенном месте, под неусыпным присмотром, разумеется. Вы поймите, – сказал Яков Иосифович задушевно, – он же по сути своей несчастный человек, который не оступился даже, а тяжело заболел. Понимаете, о чем я?

Они дружно кивнули. Умом Арина все понимала, но вот принять происходящее никак не могла.

– Я говорил про длительную ремиссию? Кажется, да. Так вот, в состоянии ремиссии Альберт Бабаев был совершенно адекватным человеком, тонким, интеллигентным. Разве что… – Главврач запнулся.

– Разве что?.. – Анук приподняла брови.

– Он был слишком ранимым, я бы сказал, хрупким. Альберт просил книги, мы ему их приносили. Все, что смогли найти в нашей библиотеке. И его сводная сестра всякий раз приносила, когда навещала.

– Она часто его навещала? – Саломея снова качнула камеей.

– Раз в месяц обязательно. Иногда чаще. Она очень, ну просто очень хорошо на него влияла. Редко, знаете ли, бывает, чтобы после такого страшного злодеяния родственники не отворачивались, а, наоборот, поддерживали. Да-с… – Яков Иосифович снова водрузил очки на нос и продолжил: – Это сестра попросила, чтобы Альберту позволили играть. Она хотела принести ему альт, но струны… Вы сами понимаете, струны – это определенная опасность и… соблазн. А у нас режимное учреждение.

– Вы не позволили?

– Не позволил принести пациенту альт. Мы сошлись на флейте из такого легкого, не несущего никакой опасности дерева. Как он на ней играл! – Яков Иосифович откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. – Он играл так, что даже я был готов разрыдаться. Вот такая великая сила таланта! И поэтому вдвойне обидно… – Он замялся.

– Обидно, что талант томился в темнице? – вкрадчиво поинтересовалась Анук.

– Да господь с вами! – Главврач замахал руками. – В первую очередь я профессионал и только лишь потом ценитель прекрасного.

На ценителя прекрасного он никак не тянул, но кто знает, какое сердце скрывается под броней из накрахмаленного халата.

– Что-то произошло? – спросила Арина. – Что-то должно было случиться, чтобы вместо милейшего Альберта снова появился Бабай.

– Не знаю. – Яков Иосифович развел руками. – Если что-то и произошло, то не во внешнем мире, а во внутреннем.

– Когда снова появился Бабай?

– Около трех месяцев назад. И знаете, пожалуй, кое-что в самом деле произошло. Как я мог не придать этому значения?! Однажды его сестра приехала на свидание не одна, а со своей знакомой, очень милой дамой, моей коллегой.

– Она тоже была психиатром?

– Нет, – впервые за весь разговор Яков Иосифович улыбнулся. – Она была гематологом, но, помнится, обмолвилась, что оставила практику ради какой-то другой работы. Женщины, знаете ли, очень непостоянные существа.

Он сказал это и тут же испуганно замер, осознав, что в его кабинете сейчас сразу три таких существа.

– Она представилась? – спросила Анук, улыбаясь одобряюще. – Та непостоянная женщина.

– Марта! Ее звали Мартой, – выдохнул главврач и выдернул из кармана еще одну ручку.

– Сколько раз она приходила?

– Я не помню точно, но, думаю, не меньше пяти. Поначалу ее визиты сказывались на Альберте очень благотворно. Музыка, книги… Я вам уже говорил.

– А потом?

– Она перестала приходить, и вернулся Бабай.

– В чем это проявилось? – Анук теперь то и дело переглядывалась с Саломеей. Та хмурилась, камея на изящной цепи раскачивалась из стороны в сторону, увеличивая скорость.

– Все началось с птиц. – Главврач не сводил взгляда с камеи. – Альберт прикармливал голубей, сыпал на подоконник крошки и наблюдал, как птицы их клюют. Это антисанитария, конечно, я все понимаю, но иногда внутренняя чистота важнее внешней. Я попустительствовал, каюсь…

Он говорил это таким тоном, словно попустительствовал не кормлению голубей, а как минимум растлению малолетних.