Книга Гипно Некро Спам - Олег Гладов

– Мы идем со всем народом

На Октябрьский парад.

Всюду Весело, Красиво,

Флаги там кругом висят, – навскидку вспомнила Эмилия первые строчки «Первого стихотворения». Сразу же выхватила память, но из «Брадобрея»:

– Будь добрей ко мне, Брадобрей!

Добрей меня, Брадо Брей!

По нумерации из следующего:

– В стене прорублена Дыра!

В нее народ кричит: «Ура!»

А если б не было Дыры?

Тогда б народ кричал: «Уры!»

Эмилия решила прочесть сегодня свое стихотворение «Света-Ракета». Не просто решила – ей очень захотелось стоять сегодня перед кем-нибудь и читать рифмованные строки собственного сочинения.

– Зо… – сказала она, – Крузо? Карузо?

Андрей Петрович Продан уже двадцать лет был начальником станции РЭП-4. Он стал начальником давно, за заслуги, и был отцом Петра Продана. Петр тринадцати лет от роду носил фамилию с обреченностью. Папа часто говорил про него:

– Моего сына только за смертью посылать.

Я – Посылаемый За Смертью! – подумал о себе внутри себя самого Петр Продан.

Петру снился сон: ему снилось, что он подросток тринадцати лет по имени Коля. Там, во сне, мама Коли будит его (Колю) и говорит, протягивая золотую монетку в сто рублей:

– Сынок! Сходи в магазин за смертью.

И тут Петр просыпался.

Я – Посылаемый За Смертью, – думал он о себе внутри себя самого.

А сегодня приснился ему сон о том, что идет он босой по дороге между двумя вспаханными полями. Причем дорога под его подошвами утоптанная, сухая, глинистая почва без травинки, а поля, уходящие до горизонта перпендикулярно курсу вправо и влево – вспоротая острым плугом влажная черная земля с остатками снега. Петр идет по этой дороге и вдруг видит некоего господина в черном сюртуке.

– Посылаемый За Смертью? – спрашивает его вдруг господин.

– А ты кто?

– Человек, который дрочит на VJ Машу, не должен говорить мне «ты», – удрученно покачал головой господин. Потом мотнул подбородком:

– Иди с глаз моих долой.

И Петр проснулся. Был вечер. Он заснул у телевизора. В телевизоре VJ Маша вместе с VJ Дашей и VJ Сашей говорили о чем-то по-русски, но совершенно для родителей Петра непонятно. Их речь для родителей Петра звучала как набор слов из англо-русского словаря, расставленных в произвольном порядке среди еще более произвольно расставленных знаков препинания.

Но родители были на работе. Петр заснул перед телевизором, куда уселся сразу после школы. А теперь проснулся. Голова его была тяжелой.

Нельзя спать на закате – вспоминалось ему. Так ему говорили. А еще нельзя сидеть к телеку близко.

Отец Петра, Андрей Петрович, не мог спокойно смотреть все эти MTV и Муз ТВ. У него на двадцатой секунде просмотра вставал член. У него в башке не умещались все эти телки, которые пели, танцевали, рассказывали что-то и искрили глазами с телеэкрана. У девок были влажные рты и тонкие талии, плоские животы и, выглядывающие из джинсов, трусы. Эти телки не носили бюстгалтеров и все время улыбались.

Андрей Петрович ни разу не встретил таких женщин в реальной жизни.

Самое необъяснимое слово в жизни Андрея Петровича было слово «НЕГА».

Самое часто употребляемое – «Вооооооооот».

Самое любимое – «гондон».

Самая любимая рифма – «поэт-пистолет».

Слова, которые Андрей Петрович старался употреблять как можно реже: длинное ПОПЫ (с ударением на первый слог), попы (с ударением на второй слог), стихах, лица, любви, табака, собака, анкету, инвалид, графа, еда, вафли, нелепый, дирижер, окурок, шок, мешок.

Иногда, занимаясь любовью со своей женой Мариной, Андрей Петрович Продан вдруг вспоминал Ларису. Он общался с этой женщиной десять лет назад не больше трех дней в одной из московских командировок. Лариса была похожа на Констанцию Алферову. Она рассказывала однажды про писателя, у которого неожиданно воспалился большой палец правой руки. Загноился и распух. А писатель не левша. Он правша. Он в поезде. И ему в голову пришла самая гениальная идея за всю его творческую и фактическую жизнь. У него блокнот, карандаш и этот палец. Болит – Ужас.

– И что он сделал? – спросил десять лет назад Андрей Петрович по телефону из своего номера в гостинице «Салют».

– Не скажу, – ответила Лариса из своего номера в той же гостинице.

Андрей Петрович не знал, откуда и зачем она приехала в Москву. Почему поселилась именно в этом отеле. Звали ли ее Лариса на самом деле? Он увидел ее в лифте. Она, вежливо улыбнувшись, отклонила его предложение пообедать вместе. Заметила на бирке ключа номер его полулюкса. Сказала, выходя на два этажа раньше:

– Я позвоню Вам.

И позвонила. Они разговаривали шесть часов. Андрей помнил почти каждое слово. Помнил, как она сказала неожиданно:

– Приглашаю Вас утром на завтрак. Придете?

– Конечно! – воскликнул оторопевший Андрей. – С большим удовольствием!

– Просто «Да» вполне достаточно, – сказала она и положила трубку.

– Ты знаешь, что есть бомба, которая убивает только людей? – сказала она, сидя напротив него за столиком в утреннем кафе, за две станции метро от гостиницы. Она отхлебнула из крохотной чашечки обжигающий кофе по-турецки и продолжила:

– Такая бомба убивает только людей, а животных, насекомых, птиц и рыб и все-все остальное – нет. Все дома останутся в целости и сохранности, даже маленькой трещинки ни на одном стекле не появится. А людей не станет. Они будут гнить безобразными кучами. Тлеть в тлен. Их гнойное мясо пожрут животные и насекомые. Всосет их медленно в себя верхний слой почвы. Впитают в себя искусственные и почти стопроцентно стерильные до этого ковровые покрытия офисов, деревянные паркеты из дорогих парод дерева в квартирах с бронированными дверями. Сорбируют в себя полоски соединительного раствора между кафельными плитками пола подземных станций метро. Люди исчезнут, а все будет дальше без нас. Мир вскоре вылечится от всех болезней и станет Большим Круглым Куском Счастья с экватором в сорок тысяч километров. Здесь все станет жить веками. А нас там не будет.

– Как называется такая бомба? – спросил Андрей. Потом сказал, подумав. – По моему, я подобный монолог в кино каком-то видел…

Администратор гостиницы Татьяна Рисухина смотрела на большие круглые часы над входной дверью. Смотрела так, как смотрит человек, находящийся в помещении один. Человек, словно пытающийся подтолкнуть стрелки взглядом. Словно пытающийся заставить их двигаться быстрее. Человек, смотрящий так пронзительно на часы, должен ожидать, что стрелки могут согнуться. Татьяна ожидала. Она была семь лет замужем за человеком из киноиндустрии. Человеком, стоящим на самом последнем посту. На границе с нормальным миром. Он был одним из тех, кто впускал кино мелкими дозами в обычную жизнь. Он очень гордился своей работой. У него были огромные яйца и член, который казался Татьяне нормальным до встречи с Сергеем. После Сергея Татьяне уже не один член не казался нормальным. С первым мужем она смотрела кино семь раз в неделю. С Сергеем она занималась сексом минимум сорок минут в день.