Книга Темная комната - Валерий Попов

— Чудновский отпал, — сказал Зиновий.

Я встал, насмешливо поклонился. Я не хотел показывать, что это такая уж для меня радость — участие в их фильме… не хотел показывать, но всё-таки, наверное, показал.

Мы вышли из Красного уголка с Зиновием.

— Да-а-а, — задумчиво говорил Зиновий, — всё-таки суровая это вещь — сцена в проруби!

— В какой… проруби?

— Ну, в какой, в какой!.. Которую ты нам показал!

— А какая там сцена?

— Обычная. Герой бросается в прорубь и тонет.

— А зачем? — Я разволновался.

— Ну, совесть его замучила. Понимаешь?

— А когда мне нужно будет это делать?

— Тебе? А кто сказал, что тебе? Это главный герой! А ты разве главный герой?

«Не я… Но все равно — зачем?!»

— А нельзя по-другому?

— Как по-другому? — недовольно спросил Зиновий.

— Ну, изменить. Чтоб он не гибнул…

— На что заменить? На борьбу с удавом? — Зиновий усмехнулся.

— Точно! — обрадовался я.

— Или, может, на «Бородино»? — сказал Зиновий. — Добегает до проруби, читает с выражением «Бородино» — и идёт обратно!

— Хорошо бы! — сказал я.

— Нет уж! — сказал Зиновий. — Будем снимать так, как в сценарии написано. Ты ведь и понятия-то ещё о жизни не имеешь! Понятия не имеешь о человеческих переживаниях!

— Имею! — вдруг сказал я.

Я собирался рассказать о том, как мы отобрали у старого человека ёлку, но остановился.

— Имею, — сказал я. — Однажды, летом ещё… смотрел я на улицу из окна. Вдруг — скрип! — «Москвич» резко останавливается, тормозит. Из него выскакивает водитель и двумя ударами — бац, бац! — того человека, который перед капотом «Москвича» оказался. Тот упал, а этот сел, дверцу захлопнул и уехал! А тот — поднялся так медленно и долго-долго пиджак отряхивал, глаз не поднимал. Боялся, что увидели все, как избили его.

— Так, — сказал Зиновий.

— А летом тоже… в Петергофе… садится в автобус девушка, очень некрасивая, с отцом. И думает, что все думают про неё — что все, мол, гуляют, кто с кем, а она — с отцом! И вот посидела она так неподвижно — потом вдруг достаёт, со вздохом, шоколадку, выдвигает из обёртки. Мол, если всё так плохо, хоть шоколаду поем.

Зиновий удивлённо смотрел на меня.

— Вот видишь! — наконец сказал он.

— Ну, так там… ничего нельзя уже поделать! А тут можно ещё сделать, чтоб он не тонул!

— Ладно, — сказал Зиновий, — не в своё дело не лезь. Лучше о себе подумай.

— А что — о себе? А какая у меня роль?

— У тебя тоже — будь здоров! Ты спасаешь лошадей во время пожара.

— Во время пожара? Я вспотел.

Вот это да! То — прорубь, то — огонь. Вот это день!

— Ну, хочешь, вот почитай — режиссёрский сценарий. Вот твой эпизод. — Зиновий протянул мне раскрытую длинную книжечку.

Я посмотрел — на обложке было написано:

Л. Макевнин

КРУТЫЕ МОРОЗЫ

Сценарий широкоэкранного фильма. Режиссёрская разработка Я. Б. Лейкина.

Ленфильм 1976

Я открыл на своей странице. Вот что там было:

Вот это да!

Я разволновался.

Нет… Так нельзя… Надо мягко, ненавязчиво всё узнать.

— Повезло тебе, — сказал Зиновий, — в сотом кадре снимаешься, в юбилейном!

— А сразу же что… я выскакиваю — и крыша сразу же падает? А не может быть…

— Нет. Ничего не может, — сказал Зиновий. — Не первый раз такие сцены снимаем.

— Но крыша обрушивается ведь. Вдруг…

— Никаких вдруг. Отдельно снимем, как ты там прыгаешь, отдельно рушится крыша. Может, даже в разные дни. Понял?

— А что ж — конюшня сгорит?!

— Ты что ж думаешь — мы эту конюшню жечь будем?

— А какую?

— Есть там в лесу старый телятник… достроим немножко — и сожжём!

Вот это да!

— А разрешили?

— Разрешили. Ну, что, хочешь со мной поехать? Куда? В Гатчину. С пожарниками договариваться.

— С пожарниками? Поеду!

Мы сели в «Волгу», выехали на шоссе.

— А вдруг — лес загорится? — спросил я.

…Своими «ненавязчивыми» вопросами я скоро довёл Зиновия до белого каления.

— Останови, Григорий Иваныч, — сказал Зиновий шофёру, — я высажу этого типа в лес!

Григорий Иваныч усмехнулся, но продолжал вести «Волгу» так же быстро.

— А нельзя… без этого? — снова спросил я.

— Без чего — без этого? Без твоей роли? — спросил Зиновий.

Я умолк.

Скоро мы въехали в Гатчину, поехали по улицам, подъехали к зданию с каланчой. Зиновий показал какой-то пропуск, мы прошли мимо часового, поднялись по лестнице.

— Жди здесь! — перед кожаной дверью сказал мне Зиновий.

— А можно, и я пойду?

— Нет уж!

Я остался в коридоре.

Надо же как бывает! И именно сейчас всё надо решать!

Сейчас Зиновий договорится с пожарными — и обратно будет уже не повернуть! Конечно, он говорит, что всё предусмотрено и съёмка такая проводится не первый раз, но всё-таки мало ли что с огнём может случиться?

Я вспомнил вдруг, что отец рассказывал про пожар зерносушилки. Пламя было такое, что рейсовый автобус, который должен был пройти мимо, остановился не доезжая и так стоял, боясь проехать.

Рядом стояла «скорая помощь», и там врачи по очереди делали искусственное дыхание рабочему, задохнувшемуся в дыму.

Оказывается, увидев, что из сушилки выбилось пламя, он в испуге выдернул шланг, который питал печь соляркой, из шланга вырвалась толстая струя солярки, всё вспыхнуло!

Рядом с сушилкой стояли три пожарных машины, поливая дом из брандспойтов, но всё равно всё сгорело, и рабочего не удалось спасти.

Вот такой был пожар, когда никто специально и не поджигал. А тут — делают специально, подготавливают горючие вещества!

Из кабинета вышел Зиновий с двумя пожарными.

Мы спустились на улицу, подошли к пожарному депо — приземистому зданию с деревянными коричневыми воротами. Открыли в воротах калитку и оказались внутри.

В полутёмном гулком цементном помещении стояли длинные пожарные машины. У одной был поднят капот, и два механика озабоченно копались в моторе. «Плохо дело! — подумал я. — А вдруг нам как раз эту машину дадут?»