Книга Музей моих тайн - Кейт Аткинсон

Патриция капитулирует, потрясенная уровнем заботы, которой окружает ее тетя Дорин. «Патриция, так больно? Ой, прости… Патриция, ты храбрая девочка, а как же!» Мы не можем удержаться, чтобы не сравнивать тетю Дорин с Банти. И во многих других областях сравнение с Банти идет исключительно в пользу тети Дорин. Например, готовка. Тетя Дорин безо всякого шума производит обильную вкусную еду (в основном типа рагу с клецками). «Плотная еда, Патриция, чтобы притянуть тебя к земле, а то улетишь!» — смеется она, и, о чудо, Патриция тоже смеется! Что до десерта, тетя Дорин демонстрирует полное отсутствие комплексов — она щедро оделяет нас купленными у Ботэма яблочно-ревеневыми пирогами, липкими от крема «наполеонами» и любыми другими лакомствами, которые мы выбираем во время ежедневного похода в магазин. (У нас в головах греческий хор в лице тети Бэбс, тети Глэдис и Банти воздевает руки к небу и в ужасе восклицает: «Покупное!» — но волнует ли нас это? Нет, не волнует.) Более того, мы почти каждый день едим на ужин рыбу с жареной картошкой, часто навещаем магазины сластей и лотки продавцов сахарной ваты, и это не считая бесчисленных рожков с мороженым, — ведь, как говорит тетя Дорин, поправляя большую прыгучую грудь, «мы же на отдыхе, детки, а как же».

Но ее никак не обвинить в лени или расхлябанности. Напротив, все, что она делает, дышит порядком и гармонией, а сама она подобна незыблемой стене волнолома, о которую тщетно бьются приливные волны эмоций Джиллиан. У тети Дорин есть странный дар: она умеет убедить нас, что самая нудная работа по обслуживанию самих себя — мытье посуды, застилание постелей — лишь еще один повод для мирных игр и веселья, так что Джиллиан даже лезет в драку, чтобы наложить лапы на щетку для чистки ковров. «И-и-и, наша Джиллиан, — удивляется Люси-Вайда, — я и не гадала, что в тебе такое есть». Оказывается, во всех нас много такого, о чем мы сами не знали, и под руководством тети Дорин эти задатки пробиваются на белый свет. Даже мой лунатизм, кажется, пошел на убыль под зорким еженощным наблюдением тети Дорин. («Просто она тебя не будит, вот ты и не знаешь», — презрительно говорит Джиллиан. Большое спасибо, Джиллиан.)

Тетя Дорин устраивает игры на пляже, после которых никто не убегает в слезах; она организует небольшие пешеходные вылазки — вверх по «199 ступеням» до аббатства, вдоль берега до кафе в Сэндсенде — и на ходу распевает с нами песни типа «Десять бутылок» и «Шел один верблюд». Мы строим бесчисленные песчаные замки с гордо развевающимися на башенках бумажными «юнион-джеками» и вздыбленными красными шотландскими львами, а устав от песка и моря, просто болтаемся по старинным улочкам Уитби, смеясь над причудливыми, почти как в Йорке, названиями улиц: Двор Темного Входа, Ступени Соляной Варницы, Двор Раздоров (в последнем должны были бы жить Джордж и Банти).

Тетя Дорин знает огромное количество карточных игр — я и не подозревала, что на свете их так много. (Патриция вне себя от счастья — столько новых пасьянсов!) В дождливые дни (их выпадает несколько) тетя Дорин играет с нами и явно получает от этого удовольствие! Мы все вместе с ней сидим на ковре, и она пускает по кругу шоколадное печенье и стаканы с апельсиновым напитком. Ей даже удается уговорить Джиллиан не плутовать! Это еще никогда никому не удавалось, — впрочем, у Джиллиан свои границы, и не визжать при проигрыше она так и не соглашается. Когда она визжит, Патриция обычно дает ей тумака, но тетя Дорин уводит Джиллиан в спальню и закрывает там со словами: «Пусть бедное дитя прокричится как следует и успокоится».

Наученные опытом недели в Бридлингтоне, мы привезли с собой кучу всяких игр и после нескольких раундов снэпа играем в шашки, лудо, «змейки-лесенки» и бесконечную захватывающую игру «Буканьеры», в которой наши деревянные пиратские кораблики, груженные бочоночками рома, миниатюрными золотыми слитками, крохотными рубинами (!) и жемчужинами размером с крупинки птичьего корма, бороздят лазурные просторы игровой доски, снабженные картами для поиска сокровищ и розой ветров. Игра «Буканьеры» удается нам значительно лучше, чем «Отыщи маму». Но наша самая-самая любимая игра — «Астрон». В этой увлекательной игре наши космолетики двигаются по целлулоидной сетке открытого космоса. Им нужно уворачиваться от опасностей — метеоритного дождя, поясов астероидов, беззаконных комет и прочего — и, прежде чем попасть к цели (в Сердце Солнца), преодолеть последнее, самое трудное препятствие — огромные газообразные кольца Сатурна. Кольца Сатурна — смертельны: мы знаем, потому что так написано на игровой доске, и корабль тети Дорин вечно попадает в них. «Ох, ну вот опять!» — восклицает она и разлетается облачком звездной пыли. Мне кажется, что Патриция во сне играет в «Астрон», — я иногда слышу, как она бормочет в темноте: «Руби, берегись колец Сатурна! Они смертельны!»

* * *

Впервые в жизни мы молимся перед сном. «Коротенько, просто чтобы Бог знал, что вы тут», — говорит тетя Дорин. Она советует в конце, постскриптумом, попросить Бога, чтобы он позаботился о наших маме и папе. Тетя Дорин почему-то решила, что Люси-Вайда — наша родная сестра (наверно, Джордж не слишком подробно ей о нас рассказывал, он вообще склонен изъясняться туманно). Мы не считаем нужным объяснить, что на самом деле она не родная, а двоюродная, — какая разница, и вообще мы рады обзавестись четвертой сестрой. «Нас опять четверо», — мрачно бормочет Патриция как-то утром, накрывая стол для завтрака. Она привезла с собой книгу «Маленькие женщины» (а также «Что Кейти делала» и «Черный красавчик»),[22]и иногда мы играем в семейство Марш: Патриция, конечно, Джо, Джиллиан — Эми (кто же еще), Люси-Вайда — Мег (она не очень подходит на эту роль), а я, как ни брыкаюсь, вынуждена изображать кроткую, мягкую Бесс. Зато из тети Дорин выходит отличная Мами.

Тетя Дорин без конца поминает Банти. Она все время говорит что-нибудь вроде «Джиллиан, я уверена, твоя мама не хотела бы, чтобы ты так делала» или «Патриция, твоя мама, наверно, по тебе скучает». Впрочем, когда мы спрашиваем, знакома ли она с Банти, она смеется, поперхнувшись сигаретным дымом, и отвечает: «Боже упаси!»

Люси-Вайда спрашивает, есть ли у тети Дорин собственные дети, и тетя Дорин сильно грустнеет и отвечает:

— Нет, дорогая, у меня была маленькая девочка, но я ее потеряла.

— А как ее звали, тетя Дорин? — тихо спрашивает Патриция.

Тетя Дорин неутешно качает головой:

— Не знаю.

Как странно — не знать имени собственного ребенка! Хотя, может, и не очень странно. Банти вечно перебирает все наши имена подряд, пока не дойдет до нужного, и я всегда оказываюсь в конце списка: «Патриция, Джиллиан, П… Руби, как тебя там?» Может быть, если Банти не вернется, мы получим новую мать, и хорошо бы это была тетя Дорин — мать, которая способна запомнить, как меня зовут.

* * *

В пятницу вечером появляется Джордж и сообщает, что наутро мы едем домой. Мы устраиваем поздний ужин из рыбы с жареной картошкой — мы сегодня уже один раз ужинали этим, в порту, — и когда тетя Дорин произносит: «Не знаю, как вы, дети, а я еще долго не буду скучать по рыбе с жареной картошкой», мы с жаром соглашаемся. Потом мы долго и шумно играем в «испанское двадцать одно», и оказывается, что уже давно пора спать.