Книга Дамы и господа - Людмила Третьякова

Несомненно, ей казалось, что дети укрепляют их брак, а Сергей Николаевич должен испытывать благодарность к ней и за появление на свет наследников, и за то, что она, и только она, держит в руках огромное хозяйство, ничем не обременяя мужа.

Через пять лет после свадьбы Сергей Николаевич в чине полковника вышел в отставку по состоянию здоровья. К этому времени жизнь в Спасском совершенно преобрази­лась. Усадьба уже ничем не напоминала мрачное обиталище скряги-дядюшки.

Желая жить не в пример прошлому весело, да и показать красавцу мужу, сколь много он выиграл, связав с нею судьбу, хозяйка ни перед какими тратами не стояла.

Все комнаты старого лутовиновского дома приобрели иной вид. Хозяйка сама занималась переустройством и проявила немало вкуса в отделке помещений. Из-за границы выписали новомодные обои, перебрали паркет, уложив его наилучшим образом, — ведь хозяйка собиралась устраивать танцевальные вечера, но особенно богато и вместе с тем эле­гантно был устроен кабинет Сергея Николаевича: не один десяток альбомов с образцами перебрала его супруга, чтобы для занавесей выбрать штоф мягких неброских тонов, пол был затянут ковром, а мебель Варвара Петровна заказала, прочитав описание покоев одного из принцев крови фран­цузской короны.

Не узнать было и ее самое. Воздавая себе за прошлую скудность, она сделалась первейшей щеголихой во всей окру­ге. Наряды по присланным меркам шились не где-нибудь, а в Париже и Лондоне, да по самым новейшим «модным картин­кам». На огромную сумму были приобретены и бриллианты, которым могла бы позавидовать любая придворная дама.

Память о былом нищенстве будет до конца дней понуж­дать Варвару Петровну тратить большие деньги на разные чепчики, ночные сорочки, ридикюли, шелковые чулки и прочие изящные вещицы. За грубоватой внешностью скры­валась натура очень женственная, которую шелест дорогой материи и запах хороших духов приводили в восторг, а гру­бый башмак заставлял страдать, как от саднящей раны.

Варвара Петровна, безусловно, принадлежала к тем одаренным натурам, которые, не имея за плечами никакой выучки, ни одного достойного подражания примера, умеют даже при пустячных средствах привлечь к себе внимание. А уж хозяйка Спасского, обретя два роскошных дара — волю и богатство, — могла показать, на что она способна.

Как вспоминала хорошо знавшая ее особа, «вышедши замуж, Варвара Петровна зажила той широкою, барскою жизнью, какой живали наши дворяне в былые времена. Богатство, красота ее мужа, ее собственный ум и умение жить привлекали в их дом все, что было только знатного и богатого в Орловской губернии… Свой оркестр, свои певчие, свой театр с крепостными актерами — все было в вековом Спасском для того, чтобы каждый добивался чести быть там гостем».

Не желая чувствовать ни в чем стеснения и дабы нужный человек всегда был под рукой, на некотором расстоянии от дома Варвара Петровна заселила специальные помещения умельцами, набранными по ее деревням.

Многочисленная дворня составляла две-три сотни че­ловек: «каретники, ткачи, столяры, портные и, наконец, музыканты, а потом пялечницы, кружевницы, коверщицы и прочие…»

Казалось, хозяйка совершенно вошла в роль владетель­ной принцессы некоего государства и играла ее с азартом и удовольствием. Годами придавленная инициатива проявля­лась порой таким образом, что в округе только и толковали о причудах Варвары Петровны. Каждый день над главным усадебным домом взвивался флаг с гербом Лутовиновых и Тургеневых. Если полотнище было приспущено, то всяк знал, что хозяйка не в духе и сегодня не принимает.

Дворецкий, которого звали не как-нибудь, а Бенкендор­фом, был назначен «министром двора». Он стоял на вершине иерархической лестницы крепостной дворни и был самым доверенным лицом своей госпожи.

Роль «министра почт» отводилась четырнадцатилетнему мальчику Николашке, который имел несколько помощников. На них возлагалась задача исправно отправлять почтовую корреспонденцию и доставлять барыне газеты и письма.

Варвара Петровна уделяла большое внимание связям с внешним миром, и получение известий всякого рода об­ставлялось истинно «китайскими церемониями». Звуком специального колокола, бухавшего со столба, врытого неподалеку от господского дома, барыня уведомлялась о прибытии почты. Тотчас по коридорам и переходам здания бежали мальчики-почтальоны, звеня в маленькие колокольчики. Следом «министр почт» входил в апар­таменты госпожи с серебряным подносом в руках, где лежала полученная корреспонденция. Его мерный шаг сопровождала игра крепостного флейтиста: если, упаси Бог, на каком-либо конверте обнаруживалась траурная кайма или черная печать, звучала, загодя предупреждая Варвару Петровну, печальная музыка. Если от подоб­ных известий Бог миловал, флейтист наигрывал веселую мелодию.

Для сообщений всякого рода по округе, даже если это составляло верст шестьдесят — восемьдесят, хозяйка Спас­ского использовала назначенного ею «собственного господ­ского скорохода». Эту должность исполнял отысканный ею в одном из имений немой великан, крестьянин Андрей, тот самый, который станет прототипом Герасима в рассказе ее сына «Муму». В любую погоду, под дождем, ветром или в стужу, шел посланец, неся хозяйкино приглашение в гости или просто несколько любезных строк, написанных само­властной рукой.

«До сих пор живо представляется мне, как по дороге, ведущей к нашему дому, шагает гигант с сумкой на шее, с такою же длинной палкой, как он сам, в одной руке, а в другой — с запиской от Варвары Петровны», — вспоми­нала одна из воспитанниц хозяйки Спасского, выданная ею замуж в соседнее имение.

То и дело «собственный господский скороход» отправ­лялся за много верст по приказу своей госпожи к некой даме, крепостные которой умели особым образом готовить гречневую кашу, очень полюбившуюся Варваре Петровне, и возвращался с вожделенным горшочком в руках.

Эти курьезы из повседневности богатого имения сосед­ствовали с куда более печальными фактами. У строгой владычицы сотен крепостных Спасского имелась своя «полиция». Сюда набирали отставных солдат, прошедших жестокую «фрунтовую» школу, они умели пороть и знали все тонкости этого страшного дела. Именно они приводили в исполнение наказания, назначенные барыней, которая сама, впрочем, в отношении слуг никогда не прибегала к самолич­ной расправе, а делала исключение лишь для сыновей.

Вспоминая себя еще совсем мальчишкой, любимец Варвары Петровны с горечью говорил о наказаниях, кото­рые привели его к мысли даже бежать из дома. Случайно остановленный учителем-немцем, он рассказал ему о своих горестях. «Тут добрый старик обласкал меня, обнял и дал мне слово, что больше меня наказывать не будут, — писал Тургенев. — На другой день, утром, он постучался в ком­нату моей матери и о чем-то долго с ней беседовал. Меня оставили в покое».

…Как говорят мемуары, «проживая круглый год без­выездно в деревне, Тургеневы славились в окрестности, в среде мелкопоместных помещиков, своим гостеприимством и радушием. Летом, в воскресные и праздничные дни, около ограды церкви села Спасского еще с раннего утра стояли коляски, линейки и тележки, в которых прихожане Спас­ского приезжали к обедне, по окончании которой все они, если была хорошая погода, направлялись пешком к дому Тургеневых, чтобы поздравить их с праздником и позавт­ракать». Другие приезжали к обеду. А потом все ужинали и развлекались.