Книга Огни на равнине - Сёхэй Оока

С первого дня возвращения меня преследует неодолимая тяга к одиночеству. Однажды жена рассказала мне, как во время очередного авиационного налета на Токио наш дом загорелся и ей чудом удалось спастись. В ответ я пробормотал обычные слова сочувствия. К своему изумлению, я поймал себя на мысли о том, что было бы гораздо лучше, если бы она погибла в тот день.

Мне не хотелось постоянно скрывать, подавлять подлинные мысли и эмоции. Через пять лет после возвращения я возобновил ритуал, предшествующий принятию пищи, опять стал отвешивать поклоны и просить прощения, часто вообще отказывался от еды, не находил в своем поведении ничего странного и не собирался что-либо менять. Моя левая рука, как и прежде, стала хватать правую – с этим я тоже не мог справиться. Неодолимая сила воздействовала на меня извне, возможно, это был Бог. В любом случае, если бы не внешнее принуждение, я бы никогда не возродил свои старые привычки.

Однажды в мае я посетил психиатрическую больницу. Передо мной стояло здание, окруженное японскими дубами. Нежные зеленые листочки напомнили мне сочную зелень филиппинских холмов. И я вдруг понял, что попал в нужное место, и пожалел, что не обнаружил его раньше. Потом я решил стать пациентом этого заведения. Через некоторое время тяжелые двери лечебницы распахнулись передо мной, и я переступил порог. Жена осталась снаружи. В ее глазах блестели слезы. Я знал, что разбил ей сердце. Но какое мне было дело до разбитого сердца, мне, человеку, который отнимал жизни?

Кроме того, я знал, что сердце жены – всего лишь часть ее существа. Мы распадаемся на множество частей. Я, сумасшедший, убедился в этом на собственном опыте. Каждый человек расщеплен на отдельные части и частицы. Как же тогда в действительности между людьми может существовать любовь, любовь между мужем и женой или родителем и ребенком?

Теперь мне хочется, чтобы все было по-моему. Чтобы заставить меня отказаться от своих желаний, надо действовать, как офицер в филиппинских горах: необходимо навязать мне что-то прежде, чем я сам этого захочу. Мои потребности чрезвычайно просты. Их следует предвосхищать, угадывать заранее, еще до того, как я осознаю их. С другой стороны, никто не сумеет заставить меня сделать что-то против моей воли.

Странно: в том существовании, что я влачил, вернувшись в Японию, мне постоянно приходилось делать только то, что мне делать вовсе не хотелось.

Газеты, которые по утрам и вечерам проникают даже в мою тайную обитель, пытаются втянуть меня туда, куда я стремлюсь меньше всего на свете, то есть в очередную войну. Боевые действия приносят выгоду лишь небольшой кучке людей, руководящих ими. Но не об этих благородных умах речь. Меня поражают другие мужчины и женщины, которые жаждут, чтобы их вновь одурачили, ввели в заблуждение. Возможно, понимание к ним придет только в том случае, если они сами, на своей шкуре испытают то, что пережил, например, я в филиппинских горах. Только тогда у них откроются глаза.

Я не должен давать волю своим страхам. В конце концов, газетные статьи и репортажи – это всего лишь предвестники грядущих событий. Отдельные внешние сигналы обычно производят на человека мимолетное впечатление и вскоре забываются. Закодированные послания внедряются в наше сознание только тогда, когда возникают постоянно или периодически. Почему я так боялся костров на острове Лейте? Меня пугала систематичность их появления и количество. Если сейчас воду мутят специалисты в области средств массовой информации, умеющие ловко манипулировать общественным мнением, то я их ненавижу!

Революционеры мечтают свергнуть существующий режим. Но они следуют какому-то бестолковому курсу и вместо того, чтобы сплотиться в борьбе за прекрасное будущее, занимаются пустыми спорами и мелочными склоками. Пусть не рассчитывают на то, что я, как жалкий винтик, буду на баррикадах рисковать жизнью во имя осуществления их планов! Ни один умник не заставит меня плясать под свою дудку и никогда не загонит на поле брани! Никто никогда не принудит меня делать то, что мне ненавистно!…

Я понимаю, что мои рассуждения – сплошное нагромождение глупостей. Я неохотно вернулся в сей мир, но с тех пор все течет плавно, без принуждения. До войны мое бытие основывалось на осознании значимости каждой человеческой жизни, а все, что происходило, казалось преисполненным смысла, по крайней мере имело видимую причину и следствие. Однако, столкнувшись с самодурством властей, я во всем стал обнаруживать волю случая. Мое возвращение в Японию было чистой случайностью. Совершенно случайно я был репатриирован, и это определило мое нынешнее существование, сплетенное из сплошных случайностей. Если бы мне не повезло и меня не отправили на родину, я бы не имел возможности созерцать вон тот деревянный стул в углу моей комнаты.

Людям, похоже, трудно принять принцип случайности. Наш ум не в состоянии постичь одну простую истину: наша жизнь – непрерывная цепь случайностей. Это и есть идея бесконечности. Каждый человек в своем индивидуальном существовании, определенном случайностью рождения и смерти, может выделить несколько событий, эпизодов, которые, как он полагает, произошли по его желанию. Человек называет это «своей волей», из которой последовательно вырастает то, что он величает «своим характером», «своей личностью» и даже «своей жизнью». Таким образом мы успешно достигаем благодушного самоуспокоения. К сожалению, мыслить по-другому мы не умеем.

Но возможно, эти рассуждения тоже сплошной вздор. Моя жизнь в психиатрической лечебнице протекает в созерцании движения небесных тел: Солнца, Луны, звезд, Земли. Изо дня в день мои обсервации прерываются только на сон. Лечащий врач дал мне задание: я ежедневно должен убираться, наводить порядок у себя в комнате. Такое времяпрепровождение идет мне на пользу. Пока занимаюсь уборкой, я забываю о принципе случайности…

Ирония в том, что большинство местных служителей были санитарами в не существующей более армии Японии. Порой я вижу, как они поднимают руку на пациентов, и нахожу какое-то странное удовольствие в размышлениях об их прежних «подвигах». Так устанавливается некая связь между моим нынешним существованием в больнице и прошлой жизнью на фронте.

Метод (если таковой, конечно, имеется) трансформации случая в необходимость, а именно случай доминирует в моем бытии, лежит в поиске связующего звена между настоящим и прошлым, в котором власть в лице командиров и чиновников самоуправно предопределяла случайности моей жизни.

Вот основная причина появления этих записей.

ВОЗВРАЩАЯСЬ К ОГНЯМ НА РАВНИНЕ

Вообще-то делать эти записи я начал по настоятельной рекомендации врача. Я должен зафиксировать свой опыт на бумаге, что, по его мнению, поспособствует более эффективному использованию при моем лечении метода свободной ассоциации. Я знал, что могу положиться на молчание врача, ведь психиатр обязан хранить тайну пациента, потому и решился описать испытания, через которые прошел и о которых никому никогда не рассказывал. В любом случае, кое-что он все равно из меня уже вытянул во время сеансов вербального общения с применением амобарбитала, коварного «Голубого ангела», развязывающего язык. Что ж, пусть теперь ознакомится с деталями. Правда, я даже не надеюсь, что он сумеет до конца меня понять.