Книга Огни на равнине - Сёхэй Оока

В моем сознании выжженная трава и горящая солома тесно связаны, будто они части одного костра, и это доказывает, что не только в пространстве, но и во времени они находились рядом.

Да, судя по всему, я заметил дым и направился к нему.

Но с какой целью? Этого я не помню. Память моя вновь превращается в чистый лист. Я сделал вывод, что куда-то пошел, и из глубин моего сознания всплывает новое видение.

Я узнаю самого себя. Вот с винтовкой на плече я бреду по холмам и долинам. Моя военная форма выцвела, стала светло-коричневой и зияет дырами на плечах и рукавах. Ноги босы…

Я смотрю на человека, медленно шагающего впереди меня. Да, без сомнения, затылок и тощая шея – мои. Теперь я могу с уверенностью утверждать, что это и есть я, рядовой Тамура.

Но кто же тогда тот «я», который взирает на изможденного солдата? Тоже я. Кстати, почему считается, что «я» не может состоять из двух человек?

Окружающая меня природа безмолвствует, словно находится под водой. Холмы, деревья, камни и травы будто поплыли куда-то вниз и очутились на дне природы. Бог сотворил все это высоко на небесах, а потом позволил своему творению опуститься на дно. Бог проник в него, в это большое тело, которое медленно тонуло, тонуло…

Ныне и присно природа – неподвижная безжизненная форма, которая исчерпала запас времени, отпущенный Богом на погружение. Больше тонуть она не может.

Я, высокомерный человек, терзаемый темными страстями, шагаю сквозь вечность с винтовкой на плече. Моя походка тверда и упруга, словно я не знаком с голодом. Куда я иду?

Я направляюсь к огням на равнине, туда, где живут филиппинцы. Я намерен покарать всех этих людишек… Они ползают по земному шару, попирая тело Бога, причиняя Богу боль.

Но если я Божий ангел, то почему же так печален? Почему сердце мое, свободное от всех земных привязанностей, наполнено тоской и страхом? Мне нельзя совершить ошибку…

Над холмом курится дымок. Раскачиваясь, словно морская водоросль, он поднимается выше, выше, еще выше.

А где же солнце, куда запропастилось? Как и Бог, оно должно быть высоко в небе, высоко над водой, затопившей все пространство.

Трава, зеленеющая на вершине холма, гнется под напором воды. Огонь озаряет низкорослый черный лес, который кольцом окружает холм. Пламя пляшет, взлетает вверх, как будто пытается сбежать от неведомого преследователя.

И он там – да, человек стоит на вершине холма. Я стреляю из винтовки. Мимо. Согнувшись, он бежит вниз по склону. Вскоре, оказавшись вне пределов досягаемости, он уверенно выпрямляет спину и молниеносно скрывается под сенью леса.

Здесь еще кто-то есть. Над качающейся травой появляются головы. Одна, две, три…

Они приближаются. Люди то крадутся, пригнувшись к земле, то подпрыгивают, как роботы. Они идут по волнующимся травам, приближаются ко мне. Их лица темны и безжизненны. Нет, мне больше нельзя ошибаться.

Где солнце?

Огонь уже здесь. Он подбирается ближе, ближе – бесчувственное пламя – и сжигает траву вокруг меня. Вытянув шею и раскрыв пасть, огонь подползает ко мне. За дымовой завесой слышен человеческий смех, как всегда.

Спокойно, ничего страшного!

Мне видно, как я медленно поднимаю винтовку, мою винтовку с перечеркнутой хризантемой. Приклад поддерживает снизу моя прекрасная левая рука, этой частью тела я горжусь больше всего.

И тут я чувствую, как на мой затылок обрушивается страшный удар. Я цепенею с головы до пят. Да, конечно, как это я забыл: именно в тот момент меня ударили. Ну вот, проблема решена. То, о чем я так долго грезил с самого первого дня пребывания в больнице, – это смерть. Наконец-то она пришла.

Но почему же я все еще существую? Хоть я и не вижу их, зато они видят меня и могут вертеть мной, как хотят. Они могут уложить меня на операционный стол, и залатать мой череп, и сделать все, что им угодно.

Раньше я думал, что, когда люди умирают, их сознание гаснет. Я ошибался. Похоже, ничто не прекращается со смертью человека. Я обязан рассказать это своим ближним. Я кричу: «Я жив!» Но мой голос не долетает даже до моих собственных ушей. Хоть и безгласные, мертвецы продолжают жить. Индивидуальной смерти не существует. Смерть – это вселенское событие. Даже после смерти мы постоянно бодрствуем и изо дня в день продолжаем что-то обдумывать, принимать решения. Я должен рассказать об этом всему человечеству. Но уже слишком поздно…

На пустынной равнине трава колышется вокруг меня, точно такое же бесконечное движение я видел, когда был жив. На темном небе темное солнце блестит, как обсидиан. Но уже слишком поздно…

По траве идут люди. Они скользят вперед, плавно раздвигая высокие побеги ногами. Это люди, которые теперь живут в том же мире, что и я, это люди, которых я убил: филиппинская женщина, Ясуда, Нагамацу.

Мертвецы смеются. Если это и есть райский смех, то как же ужасно он звучит!

В этот миг мучительная радость вливается в мое тело с небес. Как длинный гвоздь, она проникает в мой череп и вонзается в мозг.

Теперь я все понимаю. Я знаю, почему они смеются. Потому что я не съел их. Я убил их, это точно, но не съел. К убийству меня подтолкнули война, Бог, случай – какие-то силы извне. Но то, что я не съел этих людей, было проявлением моей собственной воли! Вот почему теперь я могу вместе с ними смотреть на темное солнце в стране мертвых.

Однако, быть может, пока я жил, как падший ангел с винтовкой на плече, я все-таки собирался в качестве наказания съесть ближних своих? Возможно, мною двигало именно это тайное желание, когда я увидел огни на равнине и отправился на поиски людей, которые скрывались за дымом и пламенем?…

Но в тот миг, когда я, ослепленный гордыней, готов был совершить грех, кто-то стукнул меня по затылку…

Бог возлюбил меня, поэтому удостоил милости и заранее подготовил этот удар…

Если тот, кто ударил меня, был тем великим человеком, который на вершине темно-красной горы предложил мне свою плоть, чтобы я не умер от голода…

Если это было Преображение Господне…

Если Он во имя моего спасения был послан на эту холмистую равнину в глуши Филиппин…

Славься, о Боже!