Книга Готический роман. Том 2 - Нина Воронель

И тут же ровно задышала в подушку.

Ури, справился, наконец, с неподатливыми штанами, мелко вздрагивая от прикосновения холодной мокрой ткани, натянул рубашку и носки, и взяв в одну руку тяжелые от влаги туфли, другой осторожно приотворил дверь. В темном коридоре царила сонная тишина, нарушаемая лишь монотонным шелестом усмиренного дождя. Больше всего на свете Ури хотел бы сейчас позвонить Инге, но он сокрушенно вспомнил, что ему не хватает проклятых десятипенсовых монет.

Он начал бережно-бережно отводить дверь вправо, стараясь не дать ей заскрипеть. И вдруг его напряженный слух уловил какой-то смутный шорох, приближающийся к нему из темноты. Он беззвучно потянул дверь на себя и застыл, задерживая дыхание. Из глубины коридора к нему приближались осторожные шаги. Невозможно было разглядеть хоть что-нибудь в узком зазоре между дверью и дверной рамой, но едва слышный шорох шагов звучал все ближе и ближе. Когда шаги прошуршали мимо двери, за которой затаился Ури, он мог бы поклясться, что видел промелькнувшую в кромешной тьме тень. Тень эта так бы и осталась безымянной, если бы через бесконечные полминуты за окном в коридоре не сверкнул прощальный сполох удаляющейся молнии, такой далекой, что ей вслед не грянул даже отдаленный отзвук грома.

И в свете этого последнего грозового отблеска Ури безошибочно узнал благородный седой затылок своего чешского собутыльника Яна Войтека. После чего уже нетрудно было вычислить, из чьей комнаты он вышел украдкой – в одних носках, перекинув через плечо связанные шнурками туфли. И красочно представить, что он там делал в столь поздний час.

Ури почувствовал, как на него накатывает тошнотворная волна ярости, обычно предшествующая приступу. Его тело напряглось и приготовилось к прыжку. Еще секунда и он бы обрушился всей своей тяжестью на беззащитную спину ничего не подозревающего чеха. Но тут мимо него по коридору прошелестела другая тень, легкая, почти беззвучная. Он скорей всего не увидел ее и не услышал, а опознал по ей одной присущему, с детства обожаемому им смешанному запаху кожи и духов, по которому он всегда находил ее в любой толпе. Мать быстро проскользнула мимо, едва касаясь пола босыми ногами, и тихо позвала: «Ян!» Прошла секунда, и где-то в глубине коридора торопливо зашептались два голоса и тут же смолкли. Потом еще шорох, шаги, и вдали хлопнула дверь – по всей видимости та, что вела к лестнице. И едва различимая поступь матери все ясней, все ближе, вот-вот она преодолеет последний пролет коридора и войдет в поле зрения Ури, глаза которого успели за это время привыкнуть к темноте.

Пока он поджидал ее, волна ярости, нарушенная ее появлением, аморфной массой осела на дно его души, и неожиданно для себя он задумал очередную безрассудную выходку – встретить мать лицом к лицу. Он быстро отворил дверь комнаты Лу и выскользнул в коридор, обдумывая, что он ей скажет. Когда ее светлый силуэт возник из тьмы совсем рядом, он уже все решил – он не станет ее упрекать, он просто попросит у нее мелкие деньги на телефон. Прежде, чем окликнуть ее, он с наслаждением представил, в какой шок повергнет ее эта встреча в пустынном ночном коридоре. Ей и без лишних слов станет ясно, что он все видел и все понял.

Он поставил свои башмаки на пол у стены и дождался, когда мать поравняется с ним. Дождавшись, он одной рукой легко коснулся ее плеча, а другой зажал ей рот, опасаясь, что она вскрикнет. Она затрепыхалась в его руках, как пойманная в сеть рыбка, так отчаянно, что он, сжалившись над ней, прошептал ей прямо в ухо:

– Т-с-с! Это я.

Она немедленно узнала его и разом сникла, возможно даже на секунду потеряла сознание, потому что тело ее обмякло и начало безвольно сползать вниз, на пол. Ури слегка встряхнул ее, и она, тут же придя в себя, резко выпрямилась и вызывающе уставилась ему в глаза, – настолько, насколько это было возможно в кромешной тьме коридора.

– Что ты здесь делаешь среди ночи? – прошипела она ему в лицо, и Ури понял, что она от испуга готова ринуться в атаку. Он мог бы ответить на ее вопрос вопросом: «А ты?», но благоразумно сдержался и сказал с обманчивой кротостью:

– Мне срочно нужны мелкие деньги на телефон.

Мать безропотно приняла его игру, хотя обоим было понятно, что им обоим все ясно. Она прошептала: «Подожди» и бесплотной тенью ускользнула в свою комнату. Пока Ури ждал, он успел сообразить, что мать понятия не имеет о наложенных на него Меиром запретах, а значит, вряд ли донесет о его намерении куда-то звонить после полуночи. Однако на всякий случай он приготовил удобный ответ, если она спросит. Она и спросила, прежде, чем вытряхнуть ему в ладонь несколько тяжелых монет:

– А куда это, интересно, ты собираешься звонить в такой час?

Ури попробовал забрать у нее монеты, но она проворно отвела руку за спину. И тут его озарило – да она, небось, боится, что он спешит донести на нее Меиру! Выходило, что его ловко придуманный ответ мог бы только повергнуть ее в новый шок, а он вовсе этого не хотел. Ему вдруг опять стало ее жаль, и он сам подивился вспышке собственной ревности. Все-таки лучше Ян, чем Меир, да и вообще его ли это дело, следить за ее нравственностью? Он ласково погладил ее отведенную за спину руку и прошептал утешающе:

– Успокойся, не туда, куда ты думаешь.

Мать ему сразу поверила, и в ней проснулись, наконец, материнские чувства. Она высыпала монеты ему в пригоршню и пробежала ладонью по его мокрой рубашке:

– Да ты весь мокрый! Где это ты болтался в грозу?

Но Ури уже ее не слушал. Зажав монеты в руке, он почти бегом припустил к выходу. И, только выскочив на улицу, почувствовал холодящее касание мокрых булыжников и вспомнил, что его туфли остались возле двери в комнату Лу. Возвращаться за ними ему не хотелось, и он под дождем помчался к зданию почты, шлепая по лужам ногами в носках.

Инге довольно долго не отвечала, так что он уже начал волноваться, когда ее хриплый со сна голос спросил, наконец, испуганно: «Кто это?». При соединении телефон проглотил сразу три монеты и громко потребовал добавки. «Это я, – с облегчением выдохнул Ури в трубку и услышал, как упала еще одна монетка. – У тебя все в порядке?». «А что случилось? Почему вдруг в такой поздний час?» – забеспокоилась Инге. «Я и сам не знаю, мне вдруг почему-то стало за тебя страшно», – тоскливо сказал Ури, даже на расстоянии чувствуя, как она пытается заглянуть ему в душу. С писком провалилась еще одна монетка и Ури сунул в щель последнюю пару. Инге молчала, рискуя, что разговор может каждую секунду прерваться. «Ури, ты был сейчас с другой женщиной?» – тихо спросила она, наконец, под звон предпоследней монеты. Сердце Ури похолодело, и он, нарушая все правила и запреты, отважился на трусливую мужскую ложь: «Да, был. Ты не поверишь, но я встретил здесь свою маму».

Тут провалилась последняя монета, телефон требовательно заверещал и, не получив того, что просил, решительно прервал разговор.

Бежать по лужам обратно было холодно и противно, хотя дождь почти прекратился, сменившись густым молочным туманом, жемчужно светящимся вокруг уличных фонарей. Ури тихо приоткрыл входную дверь библиотеки и увидел, что в коридоре снова горит свет. Он на цыпочках дошел до лестницы и прислушался – ему вовсе не хотелось попасться кому-нибудь на глаза в такой час и в таком виде. Было очень тихо, гулкое тиканье стенных часов только подчеркивало царящую вокруг тишину. Сожалея о забытых под дверью Лу туфлях, Ури поплелся наверх, надеясь, что никто из обитателей третьего этажа не отправится в этот миг в уборную. Никто, к счастью, не попался ему на пути, зато туфель возле двери не было. Ури внимательно оглядел коридор и даже опустился на колени и пощупал пол у стены – там, где раньше стояли туфли, осталось несколько дождевых капель, но сами туфли исчезли. Куда они могли деться? Скорей всего, их обнаружила Лу и забрала к себе в комнату. В таком случае, решил он, не стоит беспокоиться и можно спокойно идти спать.