Книга А дело было так... - Михаил Высоцкий

Хотя какой он старый — лет сорок, не больше, почти ровесник Тиналиса. Сразу видно — хворь его одолевает. Лежит на кровати бледный-бледный, в одеяла укутан, холодный компресс на лбу, на столе склянки-бутылочки — то ли лекарства, то ли яд на случай, если уж совсем невмоготу жить станет. Рядом какая-то женщина суетится, не то жена, не то служанка, не то любовница, не то все вышеперечисленное одновременно. У этих баронов попробуй разбери. Хлопочет, охает да ахает, а барон только стонет в ответ, мечется. В нашу сторону даже головы не повернул, хоть когда тролль в комнату входит, волей-неволей внимание обратишь. Совсем, видать, плох…

— Вы звиняйте, у него со слухом не очень стало в последнее время, — объяснился за своего господина ратник, что нас провел в покои барона. И заорал:

— Ваше высокоблагородие, тут это, гости к вам пожаловали!

— Гхо-кхэ-кхэ-сти? — Мутный взгляд барона попытался было сфокусироваться на нашей команде, да не вышло. — Кха-кхие тха-кхие гхо-кхэ-сти?

— Старые и добрые! — вперед вышел Тиналис. — Или ты, старый пройдоха, уже богатыря прославленного не узнаёшь?

— Тхи-налис? Гхо-споди, кха-кхими судьбха-ми? Кхэ-кхэ…

— Да вот проезжал мимо, дай, думаю, в гости к старому другу заеду! А ты, я гляжу, все помираешь, неужто никак на тот свет добраться не получается?

— Тха вот, тхяж-кхая судьбха тхакая… — отхаркивал барон, хоть на лице его, невиданное дело, появилось нечто похожее на улыбку, — Лек-кха-рства дхай! — приказал он жене-любовнице-служанке, и та послушно влила ему в рот какой-то бордовой жижи — лучше барону не стало, лицо только сильнее побледнело, зато взгляд сфокусировался и речь нормализировалась. — И действительно, Тиналис, кто бы мог подумать! Рад, рад — решил сдержать слово, старика на склоне лет повидать?

— Тебе по этому склону еще катиться и катиться! — усмехнулся Тиналис, будто и не у постели умирающего стоял. — Или не тебя с Брунгвальдова поля полумертвого вынесли, десять тысяч полегло, один ты остался. Или не тебя Лихая Чума в Сартааре стороной обошла? Как сейчас помню — мертвый город и знакомый барон, один-одинешенек, еще бледнее, чем сейчас, по улицам шатается? Или не ты неделю в ледяном море после кораблекрушения проторчал, пока тебя китоловы не вытащили? Так что не прибедняйся, а лучше обними старого друга!

— Я бы рад, Тиналис, да вот видишь, сил подняться даже нет… — горько вздохнул барон. — Видно, на этот раз старуху костлявую мне уже не обмануть, нашла да пришла по мою душу… Ты лучше расскажи, что в мире творится. А то сам знаешь — мы тут в глубинке в своем соку варимся, про свет белый ничего не ведаем…

— Все как обычно, — пожал плечами богатырь, — кто-то воюет, кто-то мирится, кто-то землю пашет, а мы, герои, подвиги совершаем. Вот сейчас на дракона идем с друзьями верными, а так даже не знаю, о чем тебе поведать, старый друг… Вот скажи, ты историю про чунгуйского царя слышал?

— Царя? — удивился барон. — Так в Чунгуе вроде, сколько себя помню, президентов избирали…

— В том-то и дело! — начал Тиналис. — Избирали, пока не доизбирались — пошла у них заварушка, брат на брата, сын на отца, аж небо почернело, и тут откуда ни возьмись появляется молодой воин в сияющих доспехах и говорит, что его сами боги послали, что он праправнук последнего чунгуйского царя, что две с лишним сотни лет назад был свергнут. Ну ему, знамо дело, не поверили, предложили три испытания пройти, чтоб свою царскую кровь доказать…

Нет, эту историю я слушать не буду — видел отцовские сводки, что на самом деле в Чунгуе происходило. Легенды легендами, но меру тоже надо знать — там никакими посланцами небес и тремя испытаниями и не пахло, а скорее воняло, причем делами далеко не самыми благородными. Так что я тихонько назад начал пятится да в дверь незаметно выскользнул — лучше уж по замку погуляю, чем полуживого барона буду забавлять… И только выхожу, девица-красавица навстречу — глаза как небо голубые, брови густые, щеки розовые, губы полные, коса до пояса, бежит, под ноги не смотрит, на меня натыкается. Ну понятное дело, падаем — я в принципе и устоять на ногах мог, но раз такая красавица на тебя летит, грех не упасть. Она в извинения сразу:

— Ой, прости, пожалуйста, я не хотела! Я такая невнимательная, я тебя не заметила… А ты, кстати, кто такой? И что у отцовской комнаты делаешь?

У отцовской? Так, выходит, это и есть та дочь на выданье, что мне старый Зак посватать хотел? А ничего — и фигура нормальная, и мордашка… Будь у меня жизнь чуть более скучная, гляди, и вышло бы что. И поговорить есть о чем — мы как познакомились, так час проболтали. Она мне все свой замок показывала, про жизнь горемычную рассказывала, каково это быть дочкой барона в Краю Тысячи Баронств. Когда женихи каждую неделю по десятку в гости заглядывают, только один другого краше, читать-писать не умеют, зато морду бить — всегда пожалуйста. А она, дочка баронская, интеллигентной оказалась — девять книжек в жизни прочитала, не считая букваря, складывать да умножать умела. О чем такой умной да начитанной девице с остолопами общаться? Да еще и отец уже пару лет как помирает — скосила неведомая хворь, вот и слег, а братец-баронет молодой сестру ни в грош не ставит, мнит себя главным при живом-то отце, от нее избавиться побыстрее хочет, чтоб не докучала…

Ну и, спрашивается, кто после этого скажет, что судьбы разные бывают? Разные-то, может, и разные, да все едино — мне вот тоже и братья докучали, и судьба не сложилась… Уж к какому финалу дочка баронская вела — я не ведаю, но, когда она меня в свою комнату в гости пригласила, я сначала к Малиновке в стойло зайти предложил: мол, убедиться надо, что лошадку никто не обижает. Ну а Малиновка как рядом со мной молодую баронессу увидела, мигом характер показала — стала между нами, рычит, зубы скалит, меня от посягательств бережет. Так и не отпустила — пришлось девице-красавице не солоно хлебавши восвояси возвращаться. А я тут и ни при чем вовсе — кто же мог подумать, что моя кобыла решит характер проявить…

Следом и Тиналис пожаловал — хрипит, чуть горло себе не посадил, пока барону байки травил. Не выдержал в конце концов — дело это благородное Тронгвальду перепоручил. Эльфу только в радость сутками подряд песни петь. Лютик с эльфом за компанию остался, Тын у стены замковой камнем застыл, а Алендас, гляжу, уже о чем-то с баронской дочкой мирно щебечет — да идут куда-то под руку, — видимо, туда, где мне побывать так и не довелось. Одни мы с Тиналисом, если Малиновку, конечно, не считать, остались — да к богатырю моя лошадка совсем не ревнует, поняла, что такого героя рыком не испугать, а осерчает — так свою угрозу исполнит и на колбасу пустит.

— Совсем плох стал старый друг, — вздохнул Тиналис. — Я его успокаивал сколько мог, да без толку. Глаза не обманешь, на этот раз и вправду помирает он…

— Это точно, — кивнул я. — Помирает. Как и мы все помираем — вот родились и тут же помирать начинаем, и сколько живем, все к костлявой в гости направляемся…

— Это ты о чем? — не понял богатырь. — Или узнал хворь баронскую?

— Узнал, как же не узнать! Я, Тиналис по смертельным хворям, можно сказать, специалист — столько лет с отцом в одном замке прожил, могу только глянуть на человека, и сразу ясно — жилец или не жилец. А с бароном и так все понятно, у него все симптомы на лице написаны. Он и сам смыслит, что к чему, и лечится правильно. Так что не бойся, этого друга тебе еще не скоро терять…