Книга Под счастливой звездой - Дженни Браун

— Я верю тебе. Ты говоришь правду. Я чувствую это вот здесь. — Он показал на сердце. — Я понимаю, почему ты не хотела признаваться в случившемся. Это было для тебя так мучительно и болезненно. Да и с чего ты должна была доверить мне свою тайну? Я был для тебя чужим. Кроме того, воспоминания об этой истории заставили бы тебя заново пережить боль. К тому же ты боялась, что я буду жалеть тебя. Такая храбрая женщина, как ты, не выносит жалости. Лучше держать меня в неведении и отгородиться крепкой стеной, чтобы никто не узнал, чего тебе стоит скрывать свои воспоминания.

Он сделал еще один глоток.

— Я очень хорошо знаю, каково это.

Его слова разозлили ее.

— Откуда ты можешь это знать? Тебя же никогда не предавал тот, кому ты отдал свое сердце.

— Я знаю, — тихо повторил он. — Знаю с шести лет.

С шести? Что он имеет в виду?

Его глаза сузились, взгляд сделался отсутствующим.

Он проговорил задумчивым тоном:

— Когда-то я был ребенком. Ребенком без отца — он был далеко, в Индии, мой герой, мой идеал. Но моей семьей и центром моей жизни была мама.

Мы жили в деревне с ее родителями. Мама была у них довольно поздним ребенком, поэтому они уже были немолоды, люди старой закваски, чопорные и строгие. Я их побаивался, но мама всегда оказывалась рядом, чтобы защитить меня от старика, когда я, по его мнению, слишком шумел, и заступиться за меня перед бабкой, если я пачкал одежду или притаскивал в дом какое-нибудь «сокровище», найденное в конюшне. — Он помолчал и сделал еще глоток пива из кружки.

— Однажды мама отвела меня в сторонку и сказала, что должна уехать на ночь и оставить меня одного с дедушкой и бабушкой. Она поцеловала меня и крепко обняла. Что-то во всем этом было странное, что напугало меня. Я расплакался.

Он помолчал. Уголок его рта чуть скривился, как бывало, когда он пытался подавить сильные эмоции.

— Она сказала, чтобы я был хорошим мальчиком и не плакал и тогда она принесет мне пирожное, когда вернется. Мне было шесть лет. Ради пирожного я готов был на многое, поэтому успокоился, и она уехала. Я пошел спать один, без слез — мальчик-паинька, ждущий пирожного в качестве награды. — Голос его смолк.

— Но она не привезла его, когда вернулась? — спросила Темперанс, не совсем понимая, что он хочет сказать.

— Она не вернулась. Уехала к отцу в Индию. В течение шести дней я ни разу не плакал и все ждал, когда приедет мама и привезет долгожданное лакомство. А потом дед подозвал меня к себе и объяснил, куда она уехала и что пройдет много лет, прежде чем я снова ее увижу. Он похвалил меня за мою храбрость и сказал, что из меня вырастет отличный солдат, как мой отец. — Трев выпрямился. — И он оказался прав.

— Неужели ты никогда не плакал? — удивилась она.

— Никогда. Я был храбрым мальчиком.

— Но ты должен был злиться на нее за то, что она вот так оставила тебя.

— Я не позволял себе таких чувств. Я выполнял свой долг и до сих пор выполняю его. — Он вскинул на нее глаза. — Ты должна поверить мне, Темперанс. Я и не знал, сколько гнева прячется у меня в душе — до сегодняшней ночи.

— Но разве твоя мать не могла взять тебя с собой?

— Мои родители уже потеряли пятерых детей из-за индийской лихорадки. Она не могла рисковать еще одним. Не только из любви к детям, но и потому, что имущество отца неотчуждаемое. Если бы он умер, не имея наследника, она бы осталась ни с чем — как и в том случае, если я умру раньше ее. Вот почему я должен жениться, хотя это идет вразрез с моими желаниями.

Он помолчал и сделал глоток портера, прежде чем продолжить.

— Мама выполнила свой долг, оставаясь со мной в Англии в течение целых шести лет, пока не стало ясно, что со мной все в порядке. После этого она вернулась к отцу. Когда она уезжала, то не хотела, чтобы воспоминания о нашем расставании были омрачены слезами. Мужчины в ее семье — герои, и я тоже должен был быть героем.

— Поэтому ты не хочешь любить женщину, на которой женишься?

Он поднял на нее глаза:

— Не хочу, чтобы моей жене пришлось выбирать между мной и ребенком, который нуждается в ее любви. Но, разумеется, дело не только в этом.

Она осторожно проговорила:

— Ты сегодня решил, что я тоже предала тебя, да?

Он стиснул зубы.

— Да.

— Почему?

— Не могу тебе рассказать.

— Почему? От меня ты требовал полной честности.

Он вздохнул:

— Есть тайны, которые я должен хранить, потому что они не мои. Моя преданность тем, кому я служу, вынуждает меня молчать.

Он потянулся через стол к ее руке и мягко сжал ее.

— Прости меня.

За что? За тайны, которые он должен хранить, или за что-то еще. Значит то, как он поступил с ней под влиянием гнева, связано с этими тайнами?

— Ты по-прежнему считаешь, что я предала тебя? — спросила она.

— Нет. Я пришел к ошибочному заключению и никогда не прощу себя за это.

— Тогда я тебя прощу. Мне слишком хорошо известно, каким сильным может быть гнев, если мы считаем, что нас предали.

Он взял ее за руку, а она второй рукой стала поглаживать его длинные сильные пальцы, обдумывая, что сказать дальше.

Наконец она проговорила:

— Я знаю, что еще тебе нужно, помимо моей честности, чтобы прекратить сражаться.

— Что? — Судя по тому, как расширились его глаза, можно было понять, что она застигла его врасплох.

— Я дам тебе торжественное обещание и буду держать до тех пор, пока ты не нарушишь свою клятву и будешь верить мне.

— И что же ты обещаешь?

— Что я не исчезну, не предупредив тебя.

Она сделала глубокий вдох:

— Я знаю, у нас мало времени. Вскоре ты уедешь в Индию со своей женой, а я отправлюсь в Америку. Но я могу тебе твердо пообещать: прежде чем нам придется расстаться, мы попрощаемся. И обязательно вместе поплачем, чтобы не носить эти слезы в себе всю жизнь. Не будет больше никаких жестоких сюрпризов. Это справедливая плата за твое доверие мне?

— Да. Более чем справедливая. У меня даже дыхание перехватило.

— Значит, наше перемирие продлится.

— Давай молиться, чтобы оно привело нас к длительному миру.

Глава 14

Солнце уже поднималось над облаками, когда они покидали «Крысиный замок». Оказавшись на улице, Трев взял Темперанс за руку не только для того, чтобы поддержать ее, но и для собственного спокойствия. Она не вздрогнула и не выдернула руку.

Он почувствовал волну облегчения, когда она переплела его пальцы со своими. Все будет хорошо. Хотя он не был уверен, что хорошо будет все.