Книга Убийство в Орсивале - Эмиль Габорио

— А, удирать? — воскликнула она.

— Я не могу оставаться здесь, — ответил он, — я страдаю, умираю от страха.

— Какая ты размазня!

Он хотел возразить, но она приложила палец к губам, указав другой рукой на дверь в соседнюю комнату.

— Тссс… — прошептала она. — Там уже целый час продолжается консилиум трех врачей, и я не смогла услышать ни одного их слова. Что-то они сказали? Я не успокоюсь, пока они не уедут совсем.

Но в это время дверь отворилась, и из нее вышла печальная процессия врачей, чтобы окончательно успокоить отравительницу.

Заключения этого консилиума были невеселые. Все было испробовано, использовано, не было оставлено без внимания ни одно из всех известных медицине средств. Но оставалась только одна-единственная надежда — на крепкую природу самого больного.

Более холодная, чем мрамор, с глазами, полными слез, выслушала Берта это тяжкое известие. Старые врачи были тронуты ее горем.

— Не отчаивайтесь, — сказал ей доктор Р. — Соврези сейчас в таком возрасте, когда природа прямо-таки творит чудеса.

Но, отведя Гектора в сторону, он попросил его подготовить эту несчастную молодую женщину, такую преданную и так любящую своего мужа, к тяжкому удару.

— Я не уверен, — сказал он, — что Соврези проживет больше двух дней.

Проводив врачей и возвратившись назад, Гектор застал Берту сияющей от удовольствия. Она бросилась к нему на шею.

— Теперь уже будущее наше, — воскликнула она. — Теперь последние сомнения рассеялись! Надо только ускорить предсказанное доктором Роше…

Они, по обыкновению, пообедали вместе в столовой, а вместо них около больного дежурила служанка. Весь этот вечер Берта вела себя чрезвычайно неблагоразумно. Зародись сомнение в душе одного только слуги, и даже не сомнение, а просто дурное предчувствие, и она могла бы скомпрометировать себя и погубить навеки. То и дело Гектор толкал ее ногой под столом и взглядами давал ей понять, чтобы она молчала. Но напрасно. К счастью, подали кофе, и слуги удалились. В то время как Гектор курил сигару, Берта с еще большей свободой стала вслух высказывать свои мечты. Каким праздником будет для нее день, когда ей можно будет снять свой траур! Потом они поженятся. Где? В Париже или в Орсивале? Ее беспокоил также срок, по истечении которого вдова получает право выбрать себе нового супруга. Кажется, на этот счет существует какой-то закон. И она сказала, что будет ждать окончания этого срока с сегодняшнего вечера.

Треморелю самому захотелось вдруг поскорее увидеть своего приятеля уже в земле, чтобы прекратить наконец все эти страхи и чтобы Берта смогла стряхнуть с себя это дьявольское наваждение.

XX

Уже целый час Гектор и Берта сидели в комнате у Соврези. Он спал. Его тяжелое дыхание, со свистом вырывавшееся из груди, равномерно приподнимало одеяло.

Берта и Треморель не произносили ни слова. Печальное молчание нарушалось только тиканьем часов да шелестом страниц книги, которую читал Гектор.

Пробило десять часов. Немного времени спустя Соврези шевельнулся и повернулся.

Он проснулся. Легкая и внимательная, как преданная жена, Берта одним прыжком оказалась около него. Муж лежал с открытыми глазами.

— Тебе, кажется, немного лучше, милый Клеман? — спросила она его.

— Ни лучше, ни хуже.

— Не хочется ли тебе чего-нибудь?

— Мне хочется пить.

Гектор, поднявший было взгляд при первых словах, снова погрузился в чтение.

Встав около камина, Берта начала тщательно готовить питье, прописанное в последний раз доктором Роше и требующее некоторой осторожности при отсчитывании капель. Когда питье было готово, она вытащила из кармана синий пузырек и обмакнула в него, как и делала это раньше, булавку для волос. Но Берта не имела времени воткнуть ее обратно. Кто-то слегка коснулся ее плеча.

Дрожь пробежала по всему ее телу. Она быстро обернулась и издала громкий крик, крик ужаса и страха.

Перед ней стоял ее муж. Да, он подошел к камину в ту самую минуту, когда она отмеряла яд.

Вместе с криком Берты раздался другой крик, хриплый и глухой. Треморель увидел, что произошло, все понял и был уничтожен.

«Все открылось!» — эти два слова, точно молния, пронеслись в их умах. Повсюду, куда бы они ни взглянули, эти слова написаны были огненными буквами, которые ослепляли их своим блеском. Одну минуту длилось настолько глубокое молчание, что слышно было, как билась кровь у Гектора в висках.

Соврези вернулся к себе на кровать. Он смеялся раскатистым, неприятным смехом, точно скелет, у которого дробно стучат зубы.

Но Берта была не из тех людей, которых может сломить какой-либо удар, как бы ужасен он ни был. Она дрожала, как лист, колени ее подгибались, но ум уже изобретал возможные увертки. Кто может сказать, увидел ли Соврези что-нибудь на самом деле? Кто это знает? И если он видел синий флакон, то разве трудно объяснить его появление? Это мог быть, это должен быть просто случай, что муж коснулся плеча жены в самый момент совершения преступления.

И она осмелилась, она имела достаточно сил осмелиться подойти к кровати и со страшно принужденной, но все же улыбкой сказать:

— Как ты меня испугал!

Он смотрел на нее с минуту, которая показалась ей целой вечностью.

— Я понимаю это! — просто ответил он.

Какой непонятный ответ! Берта и раньше догадывалась по глазам мужа, что он все знает. Но как? Откуда? И она осмелилась продолжать:

— Тебе дурно?

— Нет.

— Тогда зачем же ты вставал?

— Зачем?..

Он потянулся к ним и с силой, которую никто не мог даже подозревать минуту назад, продолжил:

— Я вставал для того, чтобы сказать вам, что довольно уже этих мучений, что я дошел до крайних пределов человеческой выносливости, что я уже не в состоянии ни одного дня больше выдерживать это неслыханное злодейство, чувствовать, что меня медленно убивают, капля за каплей, руками моей же жены и моего лучшего друга!

Он остановился. Гектор и Берта дрожали.

— Я хотел вам сказать еще вот что, — продолжал он. — Довольно с вас этих жестоких предосторожностей, довольно этих поступков. Я страдаю. Неужели вы не видите, как я тяжко страдаю! Поспешите же, сократите мою агонию. Убейте меня, но убейте сразу, проклятые отравители!

При слове «отравители» Гектор почувствовал, что сходит с ума, и, как сноп, повалился в кресло. Берта же, более крепкая, чем он, попробовала оправдаться.

— Ты болен, Клеман, — сказала она. — У тебя опять прежняя лихорадка и бред…

— Довольно лжи!.. Уходи, Берта! — воскликнул Соврези. — Она уже больше не нужна. Нет, я не брежу, мне ничего не померещилось. Яд действительно надежный, я даже могу назвать его тебе не глядя.