Книга Доказательство виновности - Чарлз Тодд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они дошли до ворот, он обратился к Ратлиджу и негромко спросил:
— Меня возвращают в клинику?
— Мне показалось, что миссис Беннет очень довольна вашей работой. Я приехал спросить, как вы относитесь к владельцам фирмы «Френч, Френч и Трейнор».
— Все давно прошло. Я состарился и устал. Мне хочется, чтобы меня отпустили на Мадейру. Там я хочу умереть. Мне очень этого хочется. Все остальное для меня сейчас не важно.
Хэмиш заметил: «Но ведь он совсем недолго прожил на Мадейре».
А ведь верно! В совсем юном возрасте Афонсо Диас уехал учиться в Португалию, там участвовал в беспорядках и там же сидел в тюрьме.
Ратлидж заметил, что для человека, который якобы почти не говорит по-английски, Диас очень ловко уклонился от ответа на его вопрос. Афонсо Диас не так прост, как кажется. Но подозрение — еще не доказательство. Оставался вопрос: изменили ли его к лучшему годы, проведенные в психиатрической лечебнице? Или в клинике он, наоборот, ожесточился? Ведь Диас не был сумасшедшим — во всяком случае, в общепринятом смысле слова. А его заперли вместе с сумасшедшими.
— После освобождения связывались ли вы с Френчами прямо или косвенно?
— Не понимаю, что значит «прямо или косвенно».
Ратлидж подумал, как получше сформулировать вопрос, хотя готов был поспорить: Диас прекрасно все понял.
— Вы писали, разговаривали — даже по телефону — или виделись с представителями семьи Френч мужского пола после освобождения?
— Не вижу в этом никакого смысла.
— Вы просили кого-нибудь писать им, говорить с ними или навестить кого-либо из Френчей?
— Я никого в Англии не знаю, кроме сеньоры, а еще врачей и санитаров из лечебницы. Кого мне просить о таких услугах?
Ратлидж сменил тактику.
— Вы считаете Луиса Френча виновным в том, что его дед решил купить землю вашего отца?
— Я не знаю никакого Луиса Френча.
Что в буквальном смысле слова было правдой. Диас не видел детей, когда много лет назад вломился в дом Френчей. Но он мог после освобождения выяснить, что стало со старшими членами семьи. Должно быть, Беннеты выписывали общенациональные газеты. И где-нибудь в них наверняка упоминалась фамилия Френч — например, в заметке о благотворительном фонде, о налогах или даже в разделе светской хроники.
— Если бы вам предложили вернуться на Мадейру, вы бы согласились немедленно покинуть Англию?
Что-то блеснуло в глазах пожилого человека. Ратлидж готов был поклясться, что это улыбка.
— Да.
Потому что дело сделано и Френч мертв?
В последние два года войны в ней принимали участие и португальцы, но Ратлиджу не довелось с ними общаться. Ему говорили, что они хорошо сражаются и у них своеобразная, мрачноватая музыка.
Ничто не помогало ему понять человека, который стоял перед ним и терпеливо ждал следующего вопроса.
Диас приехал в Англию один, почти не зная языка, и все же как-то пробрался в Дедхэм, чтобы потребовать то, что, как он считал, принадлежало ему по праву.
— Когда умер ваш отец, он оставил вам часть денег, вырученных за продажу фермы на Мадейре?
— Когда меня посадили в тюрьму, отец сказал, что ничего мне не должен.
А вот это уже интересно, подумал Ратлидж. Если Диас лишился наследства из-за того, что впал в немилость, это было задолго до того, как семейные виноградники продали английской фирме. Возможно, он приехал в Англию по совершенно иной причине, а не по той, какую назвал сам. Наверное, когда он только приехал, языковой барьер действительно существовал, но Ратлидж был уверен, что члены семьи Френч бегло говорили по-португальски. Ведь им приходилось вести дела на Мадейре и в материковой части Португалии. Что бы ни говорили Френчи врачу и полицейским, Хауард и Лоренс наверняка точно знали, зачем Диас приехал в Англию. Землю купили до того, как у Диаса появилась возможность искупить вину перед отцом. А отец после продажи оставался непреклонен в том, что касалось наследства.
Почему Хауард Френч или его сын не сообщили властям всю правду? Покушение на убийство… попытка отомстить… привели бы Диаса в зал суда. Но они предпочли запереть его в психиатрической лечебнице.
Ратлидж понял, что они, наверное, очень боялись Диаса. Кроме того, они боялись, что после суда распоряжаться судьбой Диаса будут не они. Вот почему единственный безопасный выход они видели в том, чтобы навсегда спрятать его от общества.
И насколько понимал Ратлидж, разглядывая суровое лицо стоящего перед ним человека, у него имелся самый лучший мотив для убийства Луиса Френча.
Теперь ему предстоит самое трудное: все доказать.
Как Диасу удалось покинуть имение так, чтобы его отсутствие прошло незамеченным и чтобы Беннеты не сообщили о нем в клинику?
Да и стали бы они сообщать? Их «опыт» шел успешно потому, что все получалось. Если кто-то из их прислуги совершит преступление, их удобствам конец.
Диас еще ждал следующего вопроса; он явно не спешил закончить разговор; ему нечего было скрывать.
Ратлидж кивнул:
— Спасибо. Если у меня появятся еще вопросы, я вернусь.
— Мне нечего скрывать, — сказал Диас и, подумав, добавил: — Сэр.
Когда Ратлидж вернулся на лужайку, игра уже закончилась. Миссис Беннет уединилась с фотографом и просила ее не беспокоить.
Ратлидж повернулся к Люку и спросил:
— Кто-нибудь из условно освобожденных покидает пределы имения?
— Нет, сэр. Даже если кто-нибудь заболевает, доктор сам приезжает к нам.
— Как его фамилия?
— Доктор Берджесс.
— Кто-нибудь из здешних обитателей пишет письма или получает их?
— Почти всем и писать-то некому, — ответил мальчик. — И еще меньше тех, кому хочется писать нам. Миссис Беннет всегда говорит, что теперь мы — ее семья. Больше нам никто не нужен.
— Она очень добрая.
Мальчик удивил Ратлиджа своей практичностью, ответив:
— Добрая-то она добрая, только, по-моему, она понимает, что нам больше некуда идти.
Ратлидж не сказал миссис Беннет, что собирается навестить доктора Берджесса. Поэтому он не мог узнать у нее, где принимает доктор. Он решил, что Берджесс живет в ближайшей деревне.
К его удивлению, когда он остановился перед первой приемной врача, которая попалась ему на пути, он увидел на табличке совершенно другую фамилию. Войдя в приемную, он спросил у сестры, как ему найти нужного человека.
Она нахмурилась, как будто вопрос ей не понравился, и сказала:
— Он живет на Блэкуэлл-стрит, совсем рядом с главной улицей, над сапожной мастерской.