Книга Уйди скорей и не спеши обратно - Фред Варгас

— А все их идиотские эксперименты, — снова раздался голос из бара, — небось опять дурака сваляли да выпустили болезнь на свободу. А зеленые водоросли? Знаешь, откуда они взялись?

— Ага, — ответил кто-то. — А теперь не знают, как от них избавиться. Как с кукурузой и коровами.

— Нет, ты представляешь, уже трое умерли! И как они собираются это остановить? Наверняка сами не знают, я тебе точно говорю.

— Да уж, — отозвался парень из глубины бара.

— Господи ты боже мой! — стараясь всех перекричать, крикнула Лизбета. — Этих мужиков задушили!

— Потому что на их дверях не было четверок, — продолжал один из собеседников, задрав указательный палец. — Они не были защищены. По телику же объяснили, не слышали, что ли? Нам что, приснилось, что ли?

— Так если все правда, значит, никто ничего не выпускал, это тот тип ее насылает.

— Говорю вам, они упустили бациллу, — уверенно заявил мужчина, — а тот тип старается защитить людей и предупредить их. Он делает что может.

— А почему же он тогда некоторых пропускает? И почему раскрасил так мало домов?

— Слушай, он же тебе не Господь Бог. У него что, десять рук? Сам иди и рисуй свои четверки, если в штаны наложил.

— Господи ты боже мой! — снова возопила Лизбета.

— А что случилось? — робко осведомился Дамас, но никто не обратил на него внимания.

— Довольно, Лизбета, — сказал Декамбре и взял ее за руку. — Они совсем с ума посходили. Будем надеяться, что за ночь они успокоятся. Пора подавать ужин, зови жильцов.

Пока Лизбета собирала свое стадо, Декамбре удалился из бара, чтобы позвонить Адамбергу.

— Комиссар, у нас такие страсти разгорелись, — сказал он. — Люди голову теряют.

— Здесь тоже, — ответил Адамберг из ирландского бара. — Кто сеет сплетни, пожнет панику.

— Что вы собираетесь делать?

— Неустанно твердить, что трое человек были убиты. Что у вас там говорят?

— Лизбета всякого повидала, ее ничем не проймешь. Ле Герну почти наплевать, он старается оградить свое ремесло, эта не та буря, чтобы его напугать. Бертен, похоже, взволнован, Дамас ничего не понимает, а у Мари-Бель истерика. Остальные болтают то, что обычно в таких случаях — от нас, мол, все скрывают, нам ничего не говорят и времена года перепутались. «Зима теплая, вместо того чтобы быть холодной; лето прохладное, вместо того чтобы быть жарким; то же самое с весной и осенью».

— Вам бы на сцене выступать, советник.

— Вам тоже, комиссар.

— Подмостки меня вряд ли прославят.

— Что вы намерены делать?

— Я намерен отправиться спать, Декамбре.

XXII

В пятницу в восемь утра на помощь отделу по расследованию убийств Адамберга было прислано подкрепление из двенадцати человек, и в срочном порядке установлены пятнадцать дополнительных телефонов, чтобы отвечать на звонки, которые обрушились на полицию других округов, откуда их переключали в уголовный розыск. Несколько тысяч парижан требовали ответа, правду ли сказала полиция о троих умерших, надо ли принимать меры предосторожности и что вообще делать. Префектура дала приказ всем комиссариатам регистрировать каждый звонок и отслеживать по одному всех паникеров, которые становились причиной беспорядка.

Утренние газеты не собирались утихомиривать растущее беспокойство. Адамберг разложил основные издания на столе и просматривал одно за другим. Газеты пестрели крупными заголовками статей, в которых повторялись вчерашние новости с фотографиями и раздутыми комментариями, многие издания поместили на первой полосе изображение перевернутой четверки. Некоторые журналисты преувеличивали опасность, другие осторожничали и старались быть более сдержанными. Зато все газеты сочли необходимым привести полный текст обращения комиссара Брезийона. И в каждой были напечатаны два последних «странных» письма. Адамберг перечитал их, пытаясь представить себя на месте человека, который слышит об этом впервые, тем более теперь, когда имеются уже три черных трупа.

Бич сей всегда наготове и к услугам Божьим, который посылает и отводит его, когда захочет.

Внезапно прошел слух, который вскоре подтвердился, что в городе разразилась чума на двух улицах сразу. Говорили, что у двоих (…) были обнаружены все явные признаки болезни.

Эти несколько строчек легко могли лишить покоя самых доверчивых граждан, а таких было приблизительно восемнадцать процентов, потому что именно столько в свое время испугались наступления двухтысячного года. Адамберг был удивлен тем размахом, который газеты сочли нужным придать этому делу, и тем, как быстро разгорелся пожар, которого он так опасался с тех пор, как была объявлена первая смерть. Чума, этот забытый, замшелый, похороненный в недрах истории ужас, возрождался под пером журналистов с такой быстротой, словно никогда не исчезал.

Адамберг взглянул на часы, готовясь к пресс-конференции, организованной по приказу высшего начальства и назначенной на девять часов. Он не любил ни приказов, ни пресс-конференций, но понимал, что этого требовали обстоятельства. Успокоить людей, показать фотографии со следами удушения на шее убитых, опровергнуть слухи — таковы были инструкции. Ему будет помогать медэксперт, и до нового убийства или нового устрашающего «странного» письма можно будет считать, что ситуация под контролем. Слышно было, как за дверью прибывали все новые журналисты, голоса раздавались все громче.

В эти же самые минуты Жосс завершал чтение морского метеопрогноза, стоя перед небольшой, но все же заметно расширившейся толпой, и приступал к «странному» посланию, доставленному с утренней почтой. Комиссар ясно сказал: продолжать чтение, не обрывать ни одной ниточки, которая связывает с сеятелем. В напряженной тишине Жосс огласил двадцатое объявление:

— Малый трактат о чуме. Содержащий описание, симптомы и последствия оной, а также методы и средства лечения, к ней применимые, как предохранительные, так и исцеляющие. Многоточие. Признан больным вышеупомянутой чумой будет тот, у кого в паху обнаружатся волдыри, обычно называемые «бубоны», тот, кто будет страдать от лихорадки и кружения головы, от болей в голове и всякого безумия и кто увидит на своем теле пятна, обычно называемые знаками или пурпурой, многие из них цветом голубые, синеватые и черные, и будут отныне разрастаться. Тот, кто захочет оградить себя от заразы, пусть нарисует на двери талисман в виде креста о четырех концах, и тот непременно отведет беду от дома его.

Когда Жосс, запинаясь, заканчивал это долгое описание, Декамбре снял трубку, чтобы без промедления пересказать текст Адамбергу.

— Мы увязли по уши, — подытожил Декамбре. — Наш незнакомец завершил предисловие. Теперь он описывает болезнь так, словно она уже вошла в город. Думаю, это отрывок из текста начала семнадцатого века.