Книга Происшествие на кладбище Пер-Лашез - Клод Изнер

Виктор раздраженно оттолкнул от себя блокнот, тот упал, и на пол из-под обложки вылетел конверт. Он поднял его и взглянул на дату: 18 декабря 1889 года.

Дорогая мадам!

Мы не знакомы, и я до недавнего времени даже не подозревал о Вашем существовании.

Вполне вероятно, что Вы настроены скептически и усомнитесь в искренности моих намерений. Умоляю, забудьте о предрассудках и доверьтесь мне. Небо ниспослало мне дар общения с усопшими. Один из них уже несколько недель проявляет настоятельное желание вступить со мной в контакт. Он называет себя Арманом де Валуа и говорит, что не может обрести покой после смерти в далекой стране. В этом мире он жил на бульваре Оссман и был женат. Я позволил себе навести справки и узнал Ваш адрес, питая надежду, что Вы — та самая особа, с которой я должен связать Армана. Поверьте, дорогая мадам, не в моих правилах поступать подобным образом, но, учитывая обстоятельства, я не колебался ни минуты. Мы можем встретиться 22 декабря, у Глоппа, это кондитерская в конце Елисейских полей. Буду ждать Вас там в следующий четверг, начиная с 15:30. Я сяду за столик у прилавка и буду в лиловой шляпе.

С почтением к Вам,

Зенобия.

— Бред какой-то…

Виктор убрал бумаги и записную книжку в конверт, сунул его в карман куртки и спустился вниз.

— Как дела у Жозефа? — поинтересовался Кэндзи.

— Банальная простуда, ничего страшного.

— У вас усталый вид.

— Обычная мигрень, пойду прогуляюсь.

— В семь у нас назначена встреча, мы идем смотреть мастерскую, — сообщил Кэндзи.

— Мастерскую? — упавшим голосом переспросил Виктор.

— Улица Фонтен, не забудьте.

— Не беспокойтесь, обязательно буду.

Ему следовало помнить, что Кэндзи упрям, как осел! Виктор подозвал фиакр.

Особняк Адальберты де Бри располагался на улице Барбе-де-Жуи, 22, близ Дворца инвалидов. Белые фасады соседних зданий смотрели на мир сквозь деревянные переплеты окон. Виктор позвонил и тут же почувствовал на себе недоверчиво-вопрошающий взгляд мадам Юбер. Экономка с минуту наблюдала за ним в глазок, потом впустила и молча провела в парадную гостиную. Виктор заметил, что глаза у нее заплаканы, а рот она прикрывает скомканным платком.

В гостиной сидели Бланш де Кабрезис, герцог де Фриуль, Рафаэль де Гувелин, графиня де Салиньяк, ее племянница Валентина, офицер в мундире с наградами, Матильда де Флавиньоль и католический священник в сутане. Лица у всех были мрачные, голоса звучали приглушенно. Виктор поцеловал дамам руки, поприветствовал мужчин, и Рафаэль де Гувелин шепнула ему:

— Какое ужасное несчастье, друг мой! Кто вас предупредил?

— Расскажите же наконец, что стряслось?

— Так вы не знаете? Бедняжку Адальберту вчера вечером разбил паралич. Я тут же приехала и провела у ее постели всю ночь. Подумать только, женщина, которая вечно болтала без умолку, теперь не может вымолвить ни слова! Все вокруг были уверены, что Адальберта дотянет до ста лет, она ведь пережила трех мужей, а теперь ее сердце может остановиться в любой момент, и жизнь висит на волоске. Прошу меня извинить.

Мадам де Гувелин вернулась к плачущей Матильде де Флавиньоль. Мимо Виктора прошла горничная с пустыми стаканами на подносе. Он догнал ее в прихожей и окликнул:

— Простите, мадемуазель, позвольте представиться: Виктор Легри.

— Очень польщена, мсье, я — Сидони Тайяд.

Девушка поставила поднос на столик и сделала книксен, подняв к Виктору круглое курносое личико.

— Как произошло несчастье? — спросил он.

— Мадам де Бри уже собиралась ложиться. Ее лакей Грасьен передал мне письмо, которое принесла мадам Юбер. Я сразу отнесла конверт хозяйке, и она сказала: «Положи на туалетный столик и завари мне вербену». А когда я вернулась, она лежала на ковре без чувств, как мертвая! Грасьен перенес ее на кровать и побежал за врачом. Доктор тщательно осмотрел хозяйку и сказал, что у нее приключилась пели… гепи… не помню, как дальше.

— Что было в письме?

— О, мсье, я бы никогда не посмела его вскрыть… Я четыре года верой и правдой служила…

— Могу я на него взглянуть?

— Думаю… да.

— Буду очень вам признателен, мадемуазель.

Сидони поспешила выполнить просьбу любезнейшего господина.

— Не знаю, правильно ли я поступаю…

Виктор незаметно сунул ей банкноту.

— Конечно, правильно.

Мадам Юбер позвала Сидони, и, одарив Виктора на прощание томным взглядом, девушка удалилась. Он быстро вытащил из конверта письмо и спрятал в карман. Когда горничная вернулась, он протянул ей пустой конверт.

— Я полагал, что в послании содержалось какое-нибудь дурное известие, которое спровоцировало приступ, но ничего не нашел. Положите письмо на место, мадемуазель, и окажите мне последнюю услугу. Вспомните, вы что-нибудь слышали о некоем Нуме Уиннере?

— Ну конечно! Этот англичанин выдает себя за факира! У мадам было слабое сердце, ей следовало избегать ненужных волнений, но она не могла справиться с собой, ее так и тянуло на проклятые сеансы черной магии!

— Вам известен его адрес?

— Я много раз провожала туда мадам, но никогда не видела, что они там делали, потому что ждала в прихожей. Он живет на улице Ассас, в доме № 134.

Виктор поспешил закончить разговор — к ним направлялись Рафаэль де Гувелин и Бланш де Кабрезис.

— Я вспомнила, мсье Легри! — воскликнула Рафаэль. — Я долго ломала голову, пытаясь вспомнить имя того ясновидца, и вспомнила!

— Какого ясновидца?

— Того самого, которого посещала Одетта, мы говорили о нем на днях в вашем магазине… Его зовут Зенобия. Знаете, что помогло мне вспомнить? Пальма в горшке! Все дело в ассоциации, понимаете? Пальма — Пальмира — Зенобия, царица Пальмиры!

— Значит, речь идет о женщине.

— Ничего подобного, эти люди иногда берут женские прозвища, восточные или мифологические — Кассандра, Сивилла и тому подобные…

— А… где он живет?

— Не знаю. Одетта сказала только, что получила письмо, в котором этот человек утверждал, что располагает важными сведениями о ее покойном муже.

— Неужто вы увлеклись оккультными науками, мсье Легри? — спросила Бланш де Кабрезис.

— Простое любопытство, дорогая мадам, ничего больше.

Виктор хотел уйти по-английски, не прощаясь, но заметил караулившую его в прихожей Валентину де Салиньяк. Девушка стояла под монументальным панно работы Луизы Абема[24], она была очень бледна и судорожно сжимала в руках зонтик.