Книга Происшествие на кладбище Пер-Лашез - Клод Изнер

— Обещаете, патрон? Не пренебрегайте моей помощью, ладно? Сами видите, голова у меня варит!

Как только Виктор ушел, Жозеф спрятал перчатку.

Картины в светлых деревянных рамах были очень тяжелыми. Таша и Нинон вздохнули с облегчением, вскарабкавшись на седьмой этаж.

— Земля обетованная, — выдохнула Таша, доставая ключи от нового замка.

Войдя, девушки поставили картины у стены, и Таша заперла дверь.

— Виктор просил никому не открывать, и я чувствую себя одним из семерых сказочных козлят. У-у! Боюсь, боюсь, боюсь! Большой злой волк сидит в засаде!

— Да он просто хочет лишить тебя свободы, этот твой «победитель»! Восстанем против него! — воскликнула Нинон.

— Ты права! Мужчины слишком долго нами помыкали!

— Станем их повелительницами!

Нинон упала на стул, Таша плюхнулась на кровать, и обе весело расхохотались. Таша ни с кем близко не сходилась с тех пор, как покинула Россию. Нинон напоминала ей любимую старшую сестру Рахиль и лучшую подругу Дусю, хотя те были простодушны, а француженка отличалась вольностью нравов и речей.

— Без тебя я и за три похода к багетчику вряд ли управилась бы, а у него шаловливые ручонки… Спасибо!

— Не за что! В благодарность налей мне выпить.

— У меня только вода.

Когда Таша вернулась с кувшином и стаканом, Нинон стояла перед портретом Виктора, на котором он был изображен обнаженным.

— Красивый мужчина! Я охотно провела бы с ним время…

— Тебе мало Мориса?

— Хватает — за неимением лучшего.

— Ты никогда ничего не чувствуешь к мужчине?

— Очень редко. С чего бы мне блеять, как робкой овечке, у ног этих самодовольных, гордящихся своими рогами козлов? Пусть суетятся вокруг меня, а я буду принимать решение: «Тебя беру, а ты пошел прочь!» Картина чудо как хороша, ты ее выставляешь?

— Не шути так! Виктор с ума бы сошел, узнай он о твоем предложении!

— Это странно, стыдиться ему нечего, даже наоборот.

— Ладно, тогда я лучше уберу его.

Таша сняла холст с мольберта и прислонила к стене за пустыми рамами. Она выбрала два небольших холста — бледно-желтые, почти белые груши в компотнице и корзинку с апельсинами в голубоватом ореоле — и показала их Нинон.

— Как тебе?

— Не люблю натюрморты…

— А я обожаю работать над формой, цветом… Морис не желает, чтобы я занималась этим в «Золотом солнце», он и мои парижские крыши едва терпит.

— А ты не пробовала писать обнаженных женщин?

Удивленная вопросом Таша подняла глаза на Нинон и смутилась, увидев на ее лице чувственную и чуть насмешливую улыбку.

— Да, в мастерской, как обязательный сюжет. Таковы правила, сама знаешь… Но я больше люблю писать мужчин.

— И напрасно. Женское тело прекрасно, оно должно хорошо продаваться. Если надумаешь, я стану твоей моделью.

Таша покраснела.

— В моем предложении нет ничего двусмысленного, обещаю вести себя благоразумно и позировать бесплатно.

Смущение Таша как рукой сняло. Это весьма заманчивое предложение. К чему отказываться? Во всяком случае, если у нее ничего не выйдет, Нинон хотя бы не станет над ней издеваться.

— Договорились, попробуем после выставки.

На лестнице они столкнулись с Хельгой Беккер, которая несла под мышкой длинный бумажный рулон.

— Взгляните, что за прелесть! Я слегка потянула, и он отклеился. Я их коллекционирую, уже собрала пятнадцать штук, — объяснила она, разворачивая рекламную афишу, на которой была изображена прелестная молодая женщина в канотье и юбке-брюках, крутящая педали велосипеда среди гусиного стада. На ядовито-желтом фоне красовалась надпись большими синими буквами: «Велосипед Руайяль вывезет вас на королевский путь».

Девушки вышли на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт. На стене дома, где раньше висела украденная Хельгой Беккер афиша, обнаружился старый, наполовину разорванный избирательный плакат. Вооруженный секирой галл и Марианна во фригийском колпаке призывали граждан прийти на выборы в законодательное собрание 22 сентября 1889 года. Таша узнала манеру иллюстратора-литографа Адольфа Вилетта[23]. Она подошла ближе и прочла:

А. Вилетт

Кандидат-антисемит

IX участок, 2й округ

Избиратели!

Евреи кажутся великими лишь потому,

что мы стоим на коленях!..

Восстанем!

Иудаизм — вот наш враг!

В нескольких местах плакат был испачкан чем-то коричневым. Таша вдруг стало ужасно горько, сердце защемило от боли. Она вспомнила окровавленное лицо человека, лежащего в пыли перед домом на улице Воронова. Сбежать от всего этого и… Ей никогда не забыть витавшую в воздухе ненависть, крики отчаяния, стоны, казаков с саблями наголо… Стекла разлетаются на тысячи осколков, мебель порублена в щепки, в воздухе хлопьями снега летает пух из распоротых перин…

Она прислонилась к стене и постаралась успокоиться.

— Что ты там делаешь, Таша? Нам пора, Ломье будет в ярости!

Нет! Она должна обо всем забыть! Виктор ее любит. Она во Франции, в Париже… Таша дернула за отклеившийся угол, сорвала плакат со стены и разорвала его на мелкие клочки.

Виктор смотрел на акварель Констебля, но мирный пейзаж цветущей английской деревни не приносил ему успокоения. Неужели папашу Моску и впрямь убили? Или он ушел сам, по доброй воле? Какую роль старик сыграл в исчезновении Одетты? Он забрал ее медальон. Участвовал ли он в похищении? Или в убийстве? Виктор отбросил эту мысль, и тут его осенило: А.Д.В. — это же Арман де Валуа!

Он покопался в лежавших на столе бумагах, нашел письмо из французского консульства, внимательно перечитал и понял: формальных доказательств, что в Лас-Хунтас похоронили именно Армана, не существует. Кто его опознал? Возможно, он жив и здоров. Что, если они с Одеттой в сговоре, и все дело в… Но в чем? Неужто в этой «Даме в голубом», которую Арман берег как зеницу ока? А Дениза и папаша Моску поплатились за нее жизнью.

У него было две ниточки: пресловутый Нума и ясновидящая. Виктор решил отправиться на разведку к Адальберте де Бри, а потом расспросить Рафаэль де Гувелин.

Он еще раз перебрал содержимое конверта. Перелистал записную книжку. Зенобия. Странное имя. Виктор был заинтригован. На листке, датированном 22 декабря 1889 года, рукой Одетты было написано: «Тюрнер… встреча с Зенобией в 15:30, кондитерская Глоппа…»