Книга Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер

Педантичный немец получает в Ленсправке адреси телефон, звонит Тарасюку и едет в гости. Герр Тарасюк, говорит, какаяжалость, что вы не присутствовали. А у герра Тарасюка руки в мозолях ицарапинах и перегар изо рта. И, отчаянно поливая советскую власть, онгостеприимно предлагает: не угодно ли выпить водки под грибной суп, дивноесочетание, рекомендую.

Они обедают, и Тарасюк замечает, что на левойруке у немца нет мизинца. Он бестактно наводит разговор на войну. А немецстаренький, в очочках, и, подобно многим из его поколения, страдает комплексомвины перед Россией за ту войну. Он ежится и предлагает тост за мир международами: он любит Россию, хоть его здесь чуть не убили.

Короче, ясно: это оказывается тот самый немец!Недостреленный.

Тут комплекс вины возникает в Тарасюке, исублимируется в комплекс любви. Он бежит за второй бутылкой по ночному временина стоянку такси, и всю ночь исповедуется блюющему немцу. Утром ониопохмеляются, поют белорусские и рейнские народные песни, и немец убеждает егопереехать в Германию: он гарантирует все условия для работы!

Тарасюк обрисовывает политическую ситуацию:пока Романов в Смольном — гнить Тарасюку на овощебазе.

Немец ободряет: он пойдет к германскомуконсулу, тот лично обратится к товарищу Романову, и ради дружественныхотношений между двумя государствами Тарасюка немедленно выпустят в Германию.Профессиональное немецкое заболевание — гипертрофия здравого смысла.

— Забыл сорок пятый год? — спрашивает Тарасюк.— Высунусь высоко — меня просто посадят.

— Майн Готт! За что вас можно посадить?

— Боже мой! За все. Распитие спиртныхнапитков, хранение холодного оружия, общение с иностранцами.

И все равно немец обиделся, что Тарасюк непроводил его ни в гостиницу, ни в аэропорт. Из чего можно заключить, чтоТарасюк в грузчиках резко поумнел, в отличие от немца, который грузчикомникогда не работал.

…Через месяц в тарасюковскую дверь позвонил немцевдокторант, приехавший в Ленинград с тургруппой. Не доверяя почте, он личнопривез письмо из Иерусалима от якобы тарасюкова родного брата, потерявшегося воккупации, и вызов на постоянное местожительство на историческую родинуИзраиль. Немец оказался обязательным и настойчивым человеком. А во Франкфуртемощная еврейская община, он подключил ее к благородному делу, не посвящая вподробности.

12. Еврей

Это даже удивительно, сколь многие иразнообразные явления ленинградской жизни пересекались с еврейским вопросом.Поистине камень преткновения. Куда ни плюнь — обязательно это как-то связано севреями. Россия при разумном подходе могла бы извлечь из этого гигантскую,наверно, выгоду. Но традиция торговли сырьем возобладала — одного еврея простоменяли на три мешка канадской пшеницы: такова была международная увязкаэмиграционной квоты с объемом продовольственных поставок. Как всегда, миркапитала наживался в неравных сделках с родиной социализма, не тем она будьпомянута.

К вызову прилагалась устная инструкция.Тарасюк поразмыслил, взял бутылку, ввалился к приятелю и коллегеисторику-скандинависту Арону Яковлевичу Гуревичу и между третьей и четвертойспросил между прочим, как стать евреем. Гуревич сильно удивился. Он зналабсолютно все про викингов, но про евреев знал только то, что лучше им не быть.Он посоветовал Тарасюку обратиться в синагогу; если только она работает,добавил он в сомнении.

Тарасюк постеснялся идти в синагогу, уж больнонеприличное слово, и пошел выпить кофе в Сайгон. В Сайгоне он немедленно увиделеврея замечательно характерной внешности — рыжего, горбоносого, с одесскимиинтонациями. Это был Натан Федоровский, один из многих завсегдатаев знаменитогокафетерия, нищий собиратель картин нищих ленинградских художников, а ныне —известный и богатый берлинский галерейщик.

Тарасюк перебрался за столик Федоровского и,краснея и запинаясь, попросил ему помочь. Рыжий Федоровский оценил деликатностьпросителя и незамедлительно выдал ему двадцать копеек.

Тарасюк поперхнулся кофе, зачем-то положилрядом с его монетой свой двугривенный, и брякнул напрямик, не знает линеизвестный ему, но, простите Бога ради, я не хочу вас обидеть, явный еврей,как можно стать евреем.

Компания Федоровского заявила, что этомучеловеку надо налить, и развела по стаканам бутылку портвейна из кармана.

И польщенный и добрый Федоровский выдалТарасюку полную информацию. Тарасюка устроило все, кроме обрезания, нолиберальный Федоровский успокоил, что ему это не обязательно.

Согласно полученной информации, Тарасюк избралсокращенную форму обряда. Он продал коллекцию (все одно не вывезти) и поехал вРигу. И в Риге знакомый Федоровского, связанный с еврейской общиной, устроилему, за пять тысяч рублей по принятой таксе, свидетельство о рождении егоматери, каковая появилась от религиозного брака ее родителей-евреев, о чем ибыли сделаны соответствующие записи.

С этим свидетельством он пошел в Ленинграде всвой районный паспортный стол и написал заявление, что хочет поменять национальностьс белоруса на еврея. Там не сильно удивились — он был такой не первый. Но сталимурыжить, откладывая с недели на неделю.

Тарасюк пошел выпить кофе в Сайгон и встретилтам рыжего Федоровского. Тот хмыкнул, что это ерунда, надо дать двести рублей,и через неделю вручат новый паспорт. Тарасюк сказал, что продал еще не всюколлекцию, хватит еще замочить всех начальников паспортных столов; картин вот,к сожалению, нет, но если Федоровский захочет коллекционировать оружие… неумеет он давать взятки!

И бескорыстный Федоровский, плававший впитерской жизни вдоль и поперек, сунул бабки куда надо, и Тарасюк стал евреем.

Ну, еще годик его помурыжили. Гоняли засправками и допытывались, почему он всю жизнь скрывал в анкетах национальностьматери и наличие родственника-брата за рубежом. Он резонно отвечал, что этомогло помешать карьере, а про брата, вот письмо, и сам не знал. И через годблагополучно улетел, в четверг венским рейсом, как принято.

Из всех ученых коллег и любящих учеников егопровожали только печальная теща и радостный Федоровский — он всех провожал и навсе плевал.

Улетал он с тем же древним футбольнымчемоданчиком, где были: чистая сорочка, неоконченная рукопись, бутылка коньяка,книга В. Бейдера «Средневековое холодное оружие» и крошечный никелированныйдамский браунинг № 8 с перламутровыми щечками.