Книга Целитель - Антти Туомайнен

— Василий, послушайте меня. Вы здесь один? Йоханна была здесь?

Громов издал какой-то скрежещущий звук, перешедший в бессвязное бормотание, которое закончилось приступом удушья.

— Василий, — обратился я к нему, — вы должны мне помочь. Я разыскиваю Йоханну и знаю, над какой темой вы работали вместе. Я знаю о Целителе и о Паси Таркиайнене.

Я подошел к Громову на пару шагов ближе и остановился На груди у него была вмятина, по цвету более темная, чем кровь. Его лицо казалось на удивление спокойным, учитывая тот факт, что через грудную клетку этого человека, содрогавшуюся от конвульсий, утекала жизнь. Похоже, он был парализован. Наверное, пуля, выпущенная ему в грудь, проделала дыру и в позвоночнике.

— Я знаю и о вас, — продолжал я, — читал ваше письмо Йоханне.

Я уже собирался достать свой телефон и продемонстрировать ему, когда Громов заговорил:

— Там есть кое-что еще… Не только Таркиайнен…

Я снова опустил телефон в карман. Громов что-то проговорил, но я не разобрал и наклонился ближе. Через минуту я понял: он говорил о любви.

— Я сделал это ради любви.

— Что? — переспросил я. — Что вы сделали ради любви?

Громов выглядел так, будто ему не хватало воздуха. Он очень старался обойтись минимумом слов.

— Йоханна. Я хотел, чтобы она поняла, что я все еще ее люблю. Таркиайнен обещал помочь мне.

— Как Таркиайнен мог вам помочь?

Вопрос прозвучал так беспокойно и громко, что, казалось, вызвал эхо в комнате. Слова звучали из самой глубины моей души.

— Йоханна не стала бы меня слушать. Мне был нужен еще шанс.

— Шанс на что?

— Я хотел, чтобы она поняла, что я люблю ее.

— Разумеется. А для того, чтобы показать, что любишь ее, ты обманул своего давнего партнера и коллегу и отдал ее в руки убийцы.

— Таркиайнен обещал, — продолжал Громов хриплым голосом, — что заставит Йоханну понять мое положение. Он сказал, что должен встретиться с ней, потому что у него есть информация о Целителе, которой он готов поделиться с ней только при личной встрече.

Громов говорил полушепотом, выдавливая из себя слова одной очень быстрой, скомканной фразой.

— Таркиайнен знал очень много, — произнес он так, будто только что пробежал длинную дистанцию. — О Йоханне, обо мне, все. Я решил назначить встречу с Йоханной, сказал ей, что держу в руках конец этой веревочки. Таркиайнен должен был поговорить с ней, а потом привезти ее сюда. Здесь мы могли бы поговорить наедине.

Громов замолчал. Создавалось впечатление, что он налетел на стену и пытается восстановить дыхание. Похоже, воздух перестал поступать в его легкие и теперь только выходил оттуда. Ему удалось выдавить из себя еще несколько слов:

— Но вместо этого сюда явился Вэнтинен. И видите, что он сделал со мной.

— Телефон Йоханны, — перебил его я, — вы держали его в руке.

Громов постарался кивнуть. Его глаза закрылись, подбородок дернулся.

— Я должен сказать еще одну вещь, — выдавил он.

Я посмотрел ему в глаза, где сменяли друг друга надежда и отчаяние. Как у человека, висевшего на веревке, которого еще можно спасти, если ослабить петлю. Я ждал невыносимо долго и уже собрался начать поиски телефона, когда Громов снова заговорил:

— Вы не знаете, что при этом чувствуешь.

Я промолчал.

— Вы не знаете, что такое любовь. Вы не знаете, что значит терять любовь, — произнес он, — а потом снова обрести ее.

О чем он говорил? Я молча наблюдал за его блестящим от пота лицом, с которого оказались смыты все краски.

— Йоханна была моей дольше, чем вашей. Вы не все знаете.

Громов смотрел так, будто собирался улыбнуться, но не мог. Я сунул руки в карманы куртки, ужасно равнодушный жест, если учесть, что передо мной лежал умирающий человек с дырой в груди.

— В молодости мы были любовниками, — сказал он, и если только в голосе человека, которого вот-вот покинет жизнь, могут прозвучать триумф и гордость, то Громов говорил именно так. — Это было двадцать лет назад. Пока она не бросила меня. По недоразумению. А потом жизнь снова свела нас. Я всегда был однолюбом.

Я посмотрел на окровавленную фигуру на кровати и вынул руки из карманов.

— Если верить Йоханне, вы можете быть кем угодно, только не однолюбом, — возразил я.

Он вздохнул, и это прозвучало как трение металла по металлу.

— Мне хотелось, чтобы она ревновала меня. Чтобы почувствовала те же терзания ревности, что и я.

Я покачал головой, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Ему оставалось дышать не больше нескольких минут. Но я видел все то же грубое превосходство в его взгляде. Было непонятно, откуда он только берет для этого силы.

— Тогда она узнала бы, каково это чувствовать, — проговорил он до того нормальным голосом, что я чуть было не подпрыгнул.

— Где телефон Йоханны? — спросил я.

— Йоханна все еще любит меня. Знаете, как я узнал это?

— Перестаньте нести чушь. — Я попытался повысить голос. — Мне нужен ее телефон.

Громов снова попытался вдохнуть воздух, потом вдруг захлебнулся, и его глаза закрылись. Когда ему все-таки удалось вдохнуть, он снова посмотрел на меня победителем.

— Я кое-что знаю.

Я не отвечал.

— Когда Йоханна оказалась в беде, она не захотела звонить вам.

Я смотрел на него и одновременно страстно желал, чтобы он умер и чтобы выжил.

— Вы лжете, — сказал я и подумал, не услышал ли он в моем голосе неуверенность?

— Зачем мне лгать? — заговорил Громов, снова собравшись с силами. — Посмотрите на меня. Я говорю вам то, что было на самом деле.

— Если бы Йоханна могла, она позвонила бы мне.

— У нее была возможность вам позвонить, — прохрипел он.

В этот момент его грудь перестала вздыматься. Фотограф тоже заметил это и постарался говорить быстрее. Но ему удалось сказать немного:

— Но она не позвонила.

Неожиданно на его лице появилось выражение удивления, он несколько раз открыл и снова закрыл рот. Голова чуть приподнялась над подушкой, но тут же упала обратно. Глаза застыли, уставившись в потолок.

Удушливая влажность, запах разложения, исходивший от мертвого тела Громова, мои собственные гнетущие, давящие грудь мысли — все это просто не помещалось на этом крохотном пятачке. Его последние слова как будто отдавались эхом от стен и звучали еще убийственнее, чем в тот момент, когда слетели с его уст. Прежде чем уйти, я огляделся вокруг, быстро проверил ящики стола и шкафы в поисках телефона, но так и не смог его отыскать. Уже в дверях я снова оглянулся. Громов лежал без движения в темной луже, похожий на большую сломанную куклу. Я не знал, что говорить и что думать, и, выключив свет, побрел вниз по лестнице.