Книга Целитель - Антти Туомайнен

В этот момент «нечто» напоминало пару мазков, быстро перемещавшихся по экрану. Сначала из двух мазков оно превратилось в несколько, потом стало напоминать человеческую фигуру с ясно различимыми индивидуальными чертами. Походка, манера оглядываться по сторонам, засовывать руку в карман. Я смотрел на нее чуть дольше, чем требовалось, чтобы понять, что оказался прав.

Человек дошел до угла улицы, что-то вынул из кармана, дотронулся до предмета другой рукой и снова сунул его в карман. В тот самый момент телефон Йоханны был отключен от сети. Через перекресток проехал большой грузовик, а за ним — машина скорой помощи с включенным световым сигналом. На миг картинка снова напомнила полотно импрессионистов, и я понял, как плохо я рассмотрел ее в первый раз. Когда грузовик и «скорая помощь» проехали мимо, фигура на секунду остановилась у перекрестка и застыла так неестественно, что на минуту можно было усомниться, человек ли это.

Я поставил изображение в режим паузы и увеличил его. Фигура вырастала в размере и становилась все более различимой. Когда во весь экран появилось лицо, я настроил яркость и откинулся на стуле. Передо мной был Громов с его вечной щетиной на подбородке.

16

От: Громова Василия

Кому: Лехтинен Йоханне

Отправлено: 21 декабря, 01:37

Тема: Одно последнее одолжение

Йоханна,

я в последний раз хотел бы выяснить наши отношения. Ты сказала, что счастлива в замужестве и мы с тобой останемся просто коллегами. Но я понимаю, что над этим заданием ты не захочешь работать с кем-то другим, даже если мне это будет неприятно. Вместе с тем я искренне готов приветствовать твое решение отныне работать с другим фотографом. Но я хотел бы попросить тебя о небольшом одолжении. Прежде чем наши пути разойдутся, я хотел бы, чтобы ты снова вспомнила все то, через что нам пришлось пройти вместе. Помнишь, как в Косове мы были под обстрелом? Помнишь то плечо, к которому ты тогда прислонилась, и того, кто стал для тебя защитой? А помнишь, как наш автобус сломался на самом берегу моря в Арктике и холодный ветер пронизывал до костей всех нас? Помнишь, что ты сказала, когда мне удалось снова завести мотор? Я помню. Ты сказала, что будешь мне благодарна всю жизнь. Всегда, Йоханна. Такими были твои слова. И теперь я прошу тебя об одолжении. Если то, что ты тогда говорила, было сказано искренне, ты сделаешь для меня это. Ты согласишься на это, чтобы быть честной и перед собой, и передо мной. Ты согласишься поговорить об этом с глазу на глаз, и ты скажешь мне правду. Думаю, что я прошу от тебя не слишком много и ты можешь сделать это для человека, который спас тебе жизнь. Если же после нашего разговора ты все еще будешь считать меня лишним в твоей жизни, я приму это. Но я прошу дать мне еще один шанс поговорить с тобой наедине. Если ты не согласишься, боюсь, мне снова придется просить тебя об этом через третьих лиц.

Василий

17

Я нашел дом с террасой в Маунуле, рядом с Кескуспуисто, в северной части парка. Фасад построенного в пятидесятых годах здания таунхауса был выполнен из красного кирпича. Оно состояло из шести домов. Судя по освещенным окнам, выходящим на улицу, все они были заселены. Квартира Громова была предпоследней справа. Бледный свет падал из окна верхнего окна.

Мне легко удалось получить этот адрес, но заставить Яатинена заинтересоваться им оказалось невозможно. Когда я показал ему сообщения с почты и данные видеонаблюдения, он заметил, что ему понятно мое желание, чтобы эти вещи были связаны между собой. Тогда я потерял терпение. Мое желание? А когда я попросил его пойти со мной, он отказался, сославшись на занятость. Тем и закончился наш разговор.

Я попросил Хамида остановить такси и заглушить мотор перед небольшим парком напротив здания. Деревья, кусты и затемненные фонарные столбы обеспечивали некоторое укрытие, чего пока было вполне достаточно. Я не собирался звонить в дверь. Мне не хотелось снова допустить ошибку, как тогда в Яткясаари; боль и ссадины не давали мне забыть об этом. Самым правильным, как мне казалось, было сначала понаблюдать за ситуацией, потом подойти к дому и дожидаться темноты, прислушиваясь, как дождь мягко падает на деревья и кусты, как его капли в ритме барабана стучат по мертвым влажным листьям.

Я перешел улицу и пошел по тропинке между деревьями. Влажный песок то скрипел под ногами, то издавал какие-то хлюпающие звуки, несмотря на все мои старания ступать бесшумно. По краям тропинки было суше, соответственно тише были мои шаги. Пройдя по ней немного, я заметил поворот, который вел прямо к дому. Здесь тропинка поднималась в гору, за десятки лет она была утрамбована пешеходами до самых корней деревьев. Я старался ступать осторожнее, чтобы не споткнуться в темноте.

Задняя сторона двора не была обнесена забором. Здесь была лужайка, которая заканчивалась прямо возле края деревьев. Минуту я пытался высмотреть что-нибудь в окнах, но, не заметив там никакого движения, пересек небольшой каменный дворик и подошел вплотную к дому. Только теперь я заметил двойную дверь. Та, в которой замок, была приоткрыта примерно на сантиметр.

Я прислушался. Дождь барабанил в оконные стекла, наполнял шуршащими звуками близлежащие деревья. Где-то взревел двигатель машины, ненадолго притих, потом снова взревел. Никаких звуков, характерных для человека. В воздухе витал слегка горьковатый аромат, будто земля была слишком мокрой, промокла на много лет вперед и устала от этого.

Дверь открылась без звука. Небольшая комната с камином, украшенным богато и со вкусом. В задней части комнаты находилась лестница, ведущая на второй этаж. Я поднялся по ступеням в гостиную, которая переходила в кухню и столовую, располагавшиеся со стороны фасада. Через освещенное крыльцо в комнату проникал свет. Я остановился и прислушался. Единственное, что было слышно, — это биение моего сердца. Оно, казалось, отражалось от стен, увешанных фотографиями в рамках. Посреди гостиной располагалась лестница с перилами, заключенными в ажурную решетку. Казалось, свет, который я видел с улицы, отражается от верхних ее ступеней.

Я поднимался сразу через две ступени, потом увидел лампу на ночном столике, заливающую комнату мягким светом, и наконец услышал чуть спереди и правее от меня глухой голос, в котором звучало сдавливающее горло страдание:

— Кто здесь?

Я узнал голос Громова, несмотря на то что он был каким-то грубым и хриплым, будто его обладатель долгое время боролся за глоток воздуха. Я сделал шаг в комнату. Громов не пошевелился. Он лежал на кровати полностью одетый, скрестив руки мокрые от крови. В комнате стоял запах фекалий.

— Я не чувствую своего тела, — проговорил Громов так, что было видно: каждое слово давалось ему с трудом.

Я смотрел на него, плавающего в луже собственной крови. И тут я вспомнил, зачем я здесь.

— Где Йоханна?

— Я не чувствую своего тела, — снова проговорил он, будто не слышал моего вопроса.