Книга Смерть в объятиях прибоя - Дарья Александровна Булатникова

мир у него в кармане просто оттого, что он осчастливил этот мир своим присутствием. Обычно с такими иллюзиями расстаются довольно быстро, а у Палия процесс затянулся, и протекал дольше и болезненнее, чем у других.

Зачем-то он оказался в пустой и темной столовой, только хрустальные подвески на венецианской люстре мерцали и едва слышно звенели на сквозняке, задувающем в высокие форточки, да фосфоресцировало белое пространство пустого стола. Крахмальные скатерти, тонкий фарфор, приторный запах кипяченого молока. Мама принесет заболевшему Мите чашку с курящимся белым паром и морщащимся тончайшей пенкой молоком. И положит в него чайную ложечку сливочного масла, желтым островком расплывающегося среди пенки. Митя сморщит нос, заползая под одеяло, будет оттуда шутливо ныть, уверяя, что от молока с маслом его немедленно стошнит. А мама поставит чашку на столик и примется щекотать ему пятки под одеялом и называть трусишкой и привередой.

Палий встряхнул головой. Но запах кипяченого молока не пропал, и тогда он пошел на него, словно ребенок за дудочкой Крысолова. Какие-то коридоры, освещенные тусклым светом дежурных лампочек, обитые оцинкованным металлом раскрытые двери… За одной из них желтел веселый свет и кто-то насвистывал детскую песенку про зеленого попугая. Палий осторожно заглянул внутрь. Почти спиной к нему стояла у стола девчонка в бермудах и длинной футболке. Инга. В руках у неё был ковшик с только что вскипевшим молоком, и она белой струйкой старательно переливала его в чашку. Палий дождался, пока молоко не выльется все, и только тогда осторожно кашлянул. Девчонка не вздрогнула, только глянула через плечо и улыбнулась.

— Горло болит? — поинтересовался Палий.

— Нет, — она улыбнулась ещё шире. — Просто захотелось горячего молока с печеньем.

— А я в детстве ненавидел кипяченое молоко, — зачем-то сообщил он.

— А я в детстве, — она подчеркнула это «в детстве», — дожидалась, пока оно остынет, и пальцем снимала пенку. Почему-то именно пальцем, так было вкуснее.

— И мама не ругала за то, что облизываешь пальцы?

— А мама не видела, — засмеялась Инга. — Я была хитрая. Только она за дверь, я — пальцы в молоко!

— Ладно, не буду тебе мешать, — Палий почувствовал себя неловко.

— Вы и не мешаете, — ему показалось, что сейчас девчонка сделает книксен, но она лишь потерлась щекой о плечо и добавила. — Впрочем, я сейчас тоже пойду, только найду, где тут прячут печенье.

Инга проводила взглядом, неторопливо исчезающую за дверью фигуру Палия и снова потерлась щекой о плечо. Это была дурная привычка, но бороться с ней она не собиралась.

Алина вошла в пустую бильярдную. Единственным напоминанием о недавнем присутствии тут Надежды была заколка, валяющаяся у стола. Похоже, Надя теряет их постоянно и где попало. Ну и слава богу — значит, гостья пришла в себя и перебралась в более подходящее место. Странно, но присутствующие в доме воспринимались именно как гости. Не старые друзья и подруги, а именно гости. Некий холодок отчуждения? Или чувство ответственности и заботы? Кто его знает.

Алина принялась собирать шары со стола и из сеток под лузами и складывать их в деревянный треугольник посередине зеленого сукна. Играть в бильярд она так и не научилась, не нравилась ей эта игра. Куда лучше — носиться на скутере или полночи провести за компьютерным квестом. А ещё лучше — в мастерской. Хотя там нужно работать со спокойной душой. Глина не любит напряженных и дрожащих пальцев. Да и мрамор тоже. А ей в последнее время нравилось работать с камнем — в нем жила тайная хрупкая форма, которую хотелось отыскать и извлечь.

Господи, о чем это она? Нужно бы подумать о другом, совсем о другом. О той опасности, которая подстерегает в каждом взгляде и слове. О глупостях, которые она успела натворить. Нужно забиться куда-нибудь в укромный уголок, где никто не сможет помешать, и собраться с мыслями. Она уже и так совершила множество ошибок. Наверное, хватит? Только вот у неё совершенно отчетливое ощущение, что сегодня вечером все ищут такие укромные уголки. Бродят, прячутся. Один Вася с истовым желанием разоблачить всех и вся пытается затянуть на свою орбиту вяло сопротивляющихся друзей. Они устали. Нужна ли им правда? А если нужна, то сегодня, сейчас? Или когда-нибудь потом, после того, как немного схлынет эта странная дрожь внутри…

Алина подобрала с пола пустые бутылки и понесла их наверх, в специальный закуток, где в контейнерах собирался со всего дома мусор. Когда она вышла на лестницу, то услышала вверху тихое шлепанье босых ног. Неужели кто-то ходил купаться? А впрочем, какая разница… Она свернула к кухне, успела заметить худенькую фигурку, сосредоточенно несшую чашку и какой-то пакет. Инга. Девочка выросла настолько непохожей на свою мать, что трудно представить себе большее различие. Если бы у её Вовки постоянно были такие грустные глаза, как у Инги, Алина бы того не вынесла. Но у Вовки хитрющие черные глазищи, такие же, как у Бориса. Так что с ним всё в порядке, все в абсолютном порядке. Нужно только потерпеть, и все остальное тоже образуется.

— Куда все разбежались? — поинтересовался Караваев, входя в гостиную.

Но ответом ему было только пожатие плеч Дины и сердитый взгляд Пинчука. Борис сидел на корточках перед камином и заботливо выбирал для него из кучи поленьев наиболее на его взгляд аппетитные. Выбранное топливо он укладывал в огонь, заставляя его разгораться ещё сильнее. Зачем он делал это в теплый, почти жаркий вечер, было непонятно. Дышать тут и так нечем. Борис оторвался от своего занятия только для того, чтобы предложить майору вина. Тот отказался, но хозяин дома все же плеснул в сверкающий чистотой бокал медовой жидкости и снова уставился в огонь с таким видом, словно важнее его в данный момент ничего не было. Дина и Василий упорно молчали, уставившись друг на друга. Тишина нарушалась только треском горящего дерева. Странный дом, странные люди.

Караваев понюхал вино. Пахло оно почему-то свежим черносливом. Пить он сегодня не будет — это категорическое решение. Миша обеспечивает внешнее наблюдение и прослушивание телефона, а ему до поры до времени отведена роль пассивного участника. И провокатора, по мере возможности. Он не любил такие дела, и расклад выбирал не он, но приходилось играть по навязанным правилам. Если бы сейчас тут были все собравшиеся в доме, он хоть что-то мог бы предпринять, а так… даже велеть всем немедленно явиться он не мог, это было бы ошибкой. Как же все-таки замечательно пахнет вино, настоящий нектар,