Книга Человек, земля, хлеб - Евгений Фёдорович Куракин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Третья
Всю зиму ходила на курсы всеобуча. И в парикмахерской работала тоже. Теперь вот хлеб убираю. Комбайн у меня новый, жатка хорошая. Комбинезон только мне не дали, говорят, не хватило. Но я не жалуюсь. Главное — машина есть. Я уже и на горохе мучилась, и рожь убирала, и теперь вот пшеницу кошу.
Четвертая
Отец теперь не пишет. Не послушалась я его. Младший братишка Петька зато часто пишет. Он семь классов закончил и хочет в училище механизации. У нас потому что все землепашцы. И, по-моему, папка зря обижается. Он целину не видел и не знает, как тут развернуться можно.
Пятая
Люблю, когда пахнет пшеницей и мотором.
Шестая
К зиме обещают квартиру дать из двух комнат. В одной я буду жить, а в другой парикмахерскую открою. Маникюр сделаю и себе, и девчатам.
* * *
Комбайн светил лучами фар. Тень от него была похожа на огромного жука. Было два часа ночи.
Пшеничные стебли стали волглыми. Они наматывались на ролики полотна, забивался отсыревшей землей нож.
— Роса.
Люба выключила мотор, стало тихо. И очень сильно, пряно и ароматно пахло повлажневшей пшеницей. Земля пахла пшеницей, а от мотора шло тепло.
…Теперь эта девушка и на тракторе может работать. Зябь она пашет. И в сельскохозяйственный техникум поступила.
М. Фонотов
ОДНА ИЗ ДОРОГ РОМАНТИКИ
…И вот уже остались позади последние дома поселка. Открылась снежная степь. Она от солнца искрится, даже глазам больно. Сани низкие, дорога бежит совсем рядом, так и хочется коснуться ее рукой.
А встречный ветер колюч, жгуч. Девушка смеется и чувствует, как стынет лицо, как стянуло щеки. Она отворачивается, поджимает коленки, устраивается поудобней, но парень сталкивает ее с саней. И опять она хохочет, бежит, подпрыгивая, рядом, и смех мешает ей дышать, и она уже запыхалась, но парень не подпускает к саням. Наконец, ей удается свалиться на сани, и она, в свою очередь, пытается столкнуть парня. Но где там, разве столкнешь его, здоровенного детину…
Все дальше и дальше в степь уходит вереница саней…
Потускнеют снега, нальются синью зимние сумерки, холодно и таинственно озарится от лунного света степь — будут скрипеть полозья, всхрапывать заиндевелые кони, уходить в полумглу мрачные черные сосны реденьких лесков. И только поздней ночью на пути встретится поселок в несколько домиков. Продрогшие путники будут шумно топтаться во дворе, ожидая, когда их определят на ночлег. Откуда-то издалека начнут доноситься шум перрона, гудки паровозов, смех, речи, песни под гармонь…
* * *
Я хочу рассказать, как начинали трое.
Утонуть бы во времени, дотянуться бы до той десятилетней глубины, чтобы все увидеть своими глазами. Мне нужно рассказать о весне, которая отцвела десять лет назад, о ручьях, которые звенели тогда, о закатах, которые пылали тогда, о ветрах, которые шелестели в травах десять лет назад…
Убрать бы дома, выстроенные за десять лет, — фермы, мастерские, клуб, магазины, — заглушить бы дороги, утрамбовать бы дернину, перепаханную десять раз… Хотя бы на час, чтобы показать людям: вот, смотрите, как было.
Нельзя забывать о таких днях. Нельзя забывать о том, как начинался подвиг. Это нужно оставить для юных.
Итак, конезавод № 43, будущий Калининский совхоз. Март 1954 года.
Фаина Соколова. 26 лет. Жила в Магнитогорске, работала контролером на калибровочном заводе.
Вера Караваева. 25 лет. Бухгалтер с Магнитогорского металлургического комбината.
Татьяна Николаева. 21 год. Фрезеровщица из Златоуста.
Почему-то всем казалось, что, как на фронте, их с места «в бой» пошлют. И готовились к испытанию «огнем». Но началось с испытания ожиданием.
До выезда в поле оставалось еще не меньше месяца. Чем заниматься? Готовили жилье — штукатурили, белили, мыли полы, сколачивали нары. Прозаическая работа. Ни у кого к ней душа не лежала. Смотрели на нее снисходительно.
Ездили на отделение сортировать зерно. До отделения километров десять. Транспорт — сани. Использовался только в поселке. Едва выезжали в степь — все соскакивали с саней. Бег восполнял несовершенства городской одежды.
На отделении один дом и склады. В доме жил кладовщик Иван Николаевич Кокалевский и его жена тетя Вера.
Тетя Вера каждый раз не удерживалась, чтобы не удивиться:
— Как же вы не замерзаете?
Отшучивались:
— А что нам замерзать, молодым-то!
— На санях и околеть можно.
— А мы не на санях, а за санями.
Многое тете Вере непонятно. Что их погнало из городов, от матерей? И вроде довольны даже. Хохочут себе. Ах, молодежь!
А молодежь погрелась — и в склады…
Когда отзвенели ручьи и над степью заиграло марево, всех тянуло к земле, пахать. Пусть не на трактор — на плуг!
Нужно было иметь твердость, чтобы уговорить себя и согласиться на «обыкновенную» работу. В душе-то понимали, что всем пахать нельзя, но приехать на целину, чтобы готовить щи или подвозить воду…
Вера принялась за привычное дело — она стала бухгалтером отделения. Привычное? Да, все было знакомо, кроме одного — сельскохозяйственного производства. Этому пришлось учиться на ходу.
Первые гектары отвоеванной у целины земли — первые цифры в бухгалтерских бригадах. Бумаг мало. Кабинет более чем скромный: уголок в вагончике, столик (счеты и то не поместятся) и собственный чемодан вместо стула…
Хозяйкой бригадной кухни стала Фаина. Ничего не скажешь — обыкновенная работа. Все равно что дома, в Магнитогорске. Только нужно вставать в четыре часа утра, чтобы приготовить завтрак, только за продуктами нужно ездить за десять километров на подводе, неумело понукая лошадь, которую, кстати, нужно запрягать и распрягать, только очень мало посуды…
Трактористов, которые пахали целину, кормила Фаина. Она выезжала в степь наугад, к горизонту, где, по заверениям бригадира, рано или поздно должны всплыть крохотные точки тракторов, ползущих вдоль загонок. Она подавала чумазым трактористам алюминиевые миски со щами, отвечала на их шутки, смеялась. А когда возвращалась в бригаду, нужно было уже готовить ужин.
Тане Николаевой повезло — она стала прицепщицей. Правда, тракторист оказался какой-то недобрый. Сидит она на прицепе, крутит баранку, скорей для видимости, чем для дела, потому что толком не знает, что к чему. А тракторист остановит трактор среди загонки и вместо того, чтобы спокойно объяснить, орет на нее, дескать, какого черта делает не так, как нужно. Ну, а после такой нахлобучки и вовсе ничего не ладится.
Полмесяца прошло, ни слова доброго, ни
