Книга Круг перемен - Ирина Анатольевна Богданова

на плечи куртку:

— Мне так сказала женщина в церкви, а больше она ничего не знает, да и никто, наверное, уже не знает. Как там у Пушкина? «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой».

Максим посмотрел в глубину леса на чёрные зубцы обломанной крыши, чуть подсвеченные рассеянным лунным светом.

Никогда прежде он не чувствовал свою связь с предками — ну были и были, у всех есть дедушки-бабушки, они прожили свою жизнь, у него своя, простая и ясная: любящие родители, университет, работа. Но здесь, вблизи развалин, явственно витали тени тех ушедших, чья кровь течёт в его жилах, и это новое ощущение придавало какую-то особую силу чувствам.

Он глубоко вдохнул горьковатый дымок костра с запахом летней ночи: помните о своих предках — это даёт ощущение вечности.

Близ уездного города Успенска,

1904 год

К Рождеству на усадьбу Беловодовых упали снега. Всю ночь за окном выла вьюга, стучась в окна белыми крыльями, словно пришла утопить в снежной круговерти души грешников.

Лукерья оглянулась на Матвейку. Сын спал в обнимку с книжкой. С тех пор как Марфа Афиногеновна заключила с ним договор об оплате за учёбу, пострелёнок зубрил науки целыми днями. Заработанные деньги отправлялись в медную копилку с замочком — на чёрный день. Лукерья надеялась, что чёрный день для него никогда не наступит.

Вчера Марфа Афиногеновна вызвала её на разговор в кабинет сообщить, что очень довольна Матвейкиными успехами и что если он будет и дальше проявлять усердие, то отправит его учиться в Санкт-Петербург и обеспечит всем необходимым как наследника состояния Беловодовых.

Наследник состояния Беловодовых!

Лукерья слушала её ни жива ни мертва, а опосля разговора побрела в свою комнату, замкнула дверь на ключ и распласталась на полу крестом перед иконами.

— Господи, прости и помилуй и не казни чадо моё за мой великий грех.

Ужас перед расплатой мельничным каменным жёрновом придавливал тело к земле, не дозволяя поднять голову и взглянуть на икону в ясные глаза Богородицы и Царя Небесного. Сжав кулаки, она закусила зубами костяшки пальцев, как будто хотела заткнуть рвавшийся наружу голос.

После короткого затишья метель на дворе завыла с новой силой. Лукерья подумала, что если сейчас выйдет на улицу и замёрзнет, то унесёт с собой тайну, о которой сын даже не подозревает. Вспоминать о прошлом не хотелось, но мысли постоянно возвращались в то лето, когда она пошла по бруснику и отбилась от стайки девок. Брусника была ещё с розовыми бочками, да ничего, дома дозреет. В воздухе терпко пахло болотным багульником, жужжали пчёлы. Горсть за горстью, от одной россыпи ягод к другой, и она сама не поняла, как очутилась на круглой островинке меж высоких сосен с восковыми стволами, облитыми полуденным солнцем. Над головой лузгала шишку белка. На кочках подрагивал ветками молодой черничник. А черники-то, черники!

Забыв обо всём, Лукерья отвязала от пояса запасной туесок-набирушку и опасливо обернулась на подружек, как бы кто не пошёл за ней и не стравил пригляженное место. Переспелая черника лопалась от сока. Она кинула несколько ягодинок в рот, выпрямилась и внезапно отшатнулась от незнакомого парня.

Он сидел на поваленном дереве и глядел на неё узкими разбойничьими глазами, напоминающими взгляд рыси. И одет не по-местному. Рубаха на нем деревенская, хотя и из тонкого полотна, а порты суконные, городские, да и сапоги хромовые — голенища всмятку по-форсистому.

Лукерья обмерла. То ли закричать, чтоб девки услышали, то ли в бега податься. Пока думала да рассуждала, парень понятливо хмыкнул:

— Испугалась, красавица? Не боись, не трону, я не душегуб и не насильник. — Он достал из кармана горсть калёных орешков и перекатил из горсти в горсть. — Ты чья такая?

— Чья бы ни была, да не про твою честь! — запальчиво отрезала Лукерья. — Сперва сам назовись.

Стиснув пальцы, парень звучно хрустнул ореховой скорлупой, подкинул ядрышко и поймал его губами. Раскусил, белозубо улыбнулся и протянул раскрытую ладонь с орехами.

— Угощайся.

— С чужаками не знаюсь!

Лукерья развернулась так резко, что по плечу шлёпнула коса. Коса была знатная, ниже пояса и перевязана алой лентой, купленной у захожего офени. Девушка оглянулась, а парня и след простыл, лишь две скорлупки на земле лежат, там, где трава сапогами примята.

«Леший, как есть леший! — с холодом тайного восхищения подумала Лукерья. — Говорят, нечисть любое обличье принимать может».

— Лушка, Лушка, ау! — донеслось оттуда, где мелькали платки ягодниц.

— Иду!

Она легко побежала по кочкам, спиной чувствуя, что незнакомый парень скрытно смотрит ей вслед из своего тайного схрона.

Неизвестно почему, Лукерья промолчала подругам про нечаянную встречу, а назавтра вдругорядь наладилась в лес за ягодой. Бежала, уговаривая себя, что надобно обобрать черничник, пока ягоды не осыпались. После мать чернику в печке насушит да в мешочек засыплет, от хвори живота помогает, да и в пироги пригодится, если загодя кипятком запарить.

На подходе к островине сердце стучало так, что весь лес слышал. Может быть, парень и услышал тот стук, потому что явился внезапно, словно из воды вынырнул.

— Доброго денька тебе, красавица! Али обронила что вчерась?..

…Первой заподозрила неладное мать — шутка ли, дочка чуть не каждый день в лес бегает, да в новом сарафане, а приходит с пустой корзиной и сидит истуканом, улыбается хитро, будто жар-птицу в чугунок ощипала.

— Смотри, Лушка, прознаю, что себя плохо соблюдаешь, вожжами выпорю. Забыла, что ты с Ванькой Козыревым по осени сговорена? Тебе о приданом надо думать да голову от прялки не подымать. Я, что ли, буду за тебя ширинки вышивать и подушки пером набивать?

Толстогубый и лупоглазый Ванька Козырев был женихом состоятельным, но от него с души воротило. То ли дело Чибис! Парень так и не открыл своё имечко. Смеясь, назвался Чибисом, мол, его с детства так кличут. Чибис так Чибис: имя что? Пустой звук, что слетает с уст и без следа растворяется в воздухе. Главное — его глаза, его руки, его вкрадчивый голос, когда он горячечно шептал слова, от которых щёки пламенели, а ноги подкашивались.

У Чибиса не только глаза напоминали рысьи, он и ходил неслышно, как рысь, внезапно возникая и исчезая посреди леса. Иногда он приносил подарочки, да не абы какие! То подарил плат, шитый гарусовой ниткой, то круглое карманное зеркальце в перламутровом ободке, то стеклянные бусы не хуже, чем у попадьи. Подарки Лукерья в дом носить не смела, а прятала на чердаке в узелке