Книга Комендань - Родион Мариничев

в веко, – Так сколько русских в Финке живёт! Ты и сама знаешь…

− Знаю. Я была одной из них. Выучилась на медсестру, даже успела поработать в чистенькой финской больничке, а потом всё бросила и поступила в наш университет на исторический, на заочное, моталась сюда на сессии. Питер никогда не отпускал меня. Ты вот тоже – чего торчишь в этой деревне с лужами и горами мусора, с этой вонью и заброшенной водонапорной башней?

− Э! Ты мою деревню-то не трожь! – вдруг распаляется Сашка, – Это, может, единственное, что у меня осталось…

− А я?

− Ты? Ты, наверное, скоро к мужу вернёшься.

Таня почти раскрывает рот, но понимает, что ей нечего возразить. Она прижимается к Сашке крепко-крепко, будто собралась прощаться. Какой там прощаться! Домой она сегодня точно ни ногой. Не идти же третьей к Сусанне в её однокомнатную каморку.

− Чувствуешь, землёй пахнет?

− Таня принюхивается.

− Неа…

− Серьёзно, не чувствуешь?

Таня поднимает голову, словно сторожевая собака, и вдруг слышит: дождь. Капли легонько постукивают по крыше. Она принюхивается ещё раз и ощущает едва уловимый, слегка пряный, запах сырости и, кажется, травы.

− Ну, вроде чувствую…

− Земля поздней весной всегда так пахнет. Как "земля" по-фински?

− Maa.

− А "весна"?

− Kevät.

− А "трава"?

− Ruoho.

− Мне всегда казалось, что финский красивый. Только сложный, зараза!

− Не сложнее, чем русский.

− Не знаю… У меня жена до сих пор хреново говорит.

− Давай спустимся вниз. Курить хочу. Плевать, что дождь.

− Да какой это дождь! Пошли. Заодно Найду покормлю…

Во дворе запах земли явственнее. Таня понимает, что и ей он знаком, но остался где-то очень глубоко: не то в детстве, не то в отрочестве. Что-то давнее-предавнее и почти позабытое. Как и табачный дым: Таня не курила много лет, и вот опять зачем-то закуривает. Сашка выносит отварное мясо с костями из супа. Учуяв запах еды, Найда выскакивает из будки и начинает радостно визжать. Дождь легонько трогает лоб, щёки, запястья. Капли мелкие и редкие, и всё же это настоящий дождь, даже не городской какой-то, а с запахом земли.

Если бы Катри осталась жива, дожила бы она до краха Советского Союза? Увидела бы, как город захватывает Комендань? Как исчезают под асфальтом и кучами песка болота и топи, сырые ветреные луга? Как многоэтажки окружают Юнтоловку? Дали бы им с Сусанной такую же крохотную "конуру"? Или, может, их выселили бы на другой конец города? А, может, она бы захотела уехать в Финляндию? Ей бы тогда уже было за восемьдесят, но она наверняка была бы ещё крепкой старухой, с хриплым прокуренным голосом. Но, скорее всего, она бы осталась здесь, как и Сусанна. Ведь другого Pietari у неё не было.

Найда грызёт кости, аппетитно причмокивая. У неё – праздничный ужин. Цепь легонько позвякивает. Дождевые капли почти неслышно шуршат по веткам и распускающимся листьям. Больше – никаких посторонних звуков. Разве что машина едет по деревенской улице, пробирается, разбрызгивая лужи. Она останавливается неподалёку, и там, за невысокой изгородью и зонтами борщевика, виднеется её тёмный силуэт.

− Иди, товар принимай! – хохочет Таня громко и хрипло.

− Какой товар! Он всего час назад границу проехал. Если только на вертолёте… – Сашка тоже смеётся, громко и развязно, и при этом трепет Найде шею.

Негромко хлопает калитка, и на тропинке появляется человек: довольно высокий, широкоплечий, с большими руками, он неспешно идёт к дому и, судя по неуверенным шагам, праздник он уже начал отмечать. Когда свет из окна падает на его лицо, Таня понимает, что это Семён. Он подходит ближе и останавливается. Запах сырой земли уступает место запаху его одеколона: терпковатому, прохладному, словно ветер с залива. К нему примешивается сладковатый запах алкоголя, с которого начался сегодняшний день. Найда отрывается от ужина и начинает яростно лаять. Цепь колотится о будку.

− Сидеть! Сидеть, я сказал! – Сашка осаждает собаку и смотрит на Семёна.

Таня швыряет окурок, и он попадает мужу под ноги.

− Угу, – тихо говорит он, – Вот, значит, кто трахает мою жену под залпы праздничного салюта.

− Ты чего сюда припёрся?! Тебя здесь ждали? – Таня кидается в атаку.

− Отставить! – Семён вытягивает ладонь в сторону жены и делает пару твёрдых шагов к Сашке.

Деревенские запахи заглушает сладковатый запах алкоголя.

− Семён! Остановись! Ты меня слышал?!

Голос у неё теперь – спокойный и жёсткий. В нём она различает интонацию учителя, который пытается переломить какую-то сложную ситуацию, а таких во время урока – на каждом шагу: что в средних, что в старших классах, даже в самой что ни на есть элитной и лощёной школе, с интерактивными инсталляциями и директрисами в однотонных пиджаках.

− Ну что, сержант, меня Семёном звать, а тебя? – он протягивает руку.

− Александр, – спокойно говорит Сашка, но руки не подаёт.

− Смотрю ты не очень рад видеть полковника…

Найда снова вскакивает, заливается лаем и кидается на Семёна, так что Сашка успевает её удержать в последний момент.

− Будет лучше всего, если ты развернёшься, сядешь в машину и уедешь, откуда приехал. Таня сегодня останется у меня.

− А вы что… ещё не успели? – по его речи понятно, что выпил он не так уж мало.

− Успели. И не раз. Тебя интересует, в каких позах?

− Ничего, что я тут? Может, мне самой рассказать?

− Отставить! – Семён презрительно машет в Танину сторону.

Дождь усиливается. Она чувствует, как откуда-то снизу, с этой самой сырой земли, начинает подниматься то, что уместнее всего было бы назвать ужасом: нечто неудержимое и неотвратимое, отчего начинают дрожать ноги.

− Тебе лет сколько?

− Сколько надо.

− В армии служил?

− Не служил.

− Так я и знал. С-салага! – выдавливает Семён и сплёвывает на землю.

Всё, что происходит дальше, Тане потом будет сниться во всевозможных вариациях и оттенках: под дождём и без дождя, ночью при неярком свете окна и в разгар солнечного дня, летом при изумрудной листве и зимой, с густыми бело-голубыми снегами, на которых так отчётливо видны пятна крови… Сашка ударяет первым. Семён неуклюже раскидывает руки, но сохраняет равновесие и быстро берёт ситуацию под контроль. Он бросается на Сашку и начинает его душить. Хватка у него – железная. Сашка краснеет, на лбу выступает пот. В это мгновение Найда, до предела натянув цепь, бросается на Семёна, впивается в руку и, видимо, прокусывает вену. На землю капает кровь. Собака остервенело рычит, вгрызаясь в плоть, Семён разжимает руку и через секунду раздаётся выстрел. Таня замечает пистолет, тот самый, из домашнего сейфа. Чёрное дуло, смотрящее в небо, поблёскивает в крепкой руке Семёна. Найда скулит и,