Книга Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова

class="p1">— Начните вводить сегодня же глюкозу, — предупредила она Ранцова, как бы не слыша обращенного к ней вопроса. — Сделайте повторные исследования. — И, не оглянувшись, прямая, строгая, отошла к следующей больной.

После обхода палат студенты обычно собирались в учебной комнате, разбирали «интересных больных», поступивших накануне. На сей раз Кондратий Степанович распустил всех по домам.

Агничка не ушла. Она все еще не могла отделаться от смутного беспокойства. Что случилось с матерью? Почему она так странно вела себя во время осмотра больной Климовой? «Значит, его фамилия Климов?» — внезапно подумала Агничка. Откинув марлевую шторку, она немного постояла в коридоре у окна. Попрежнему светило солнце, и раскидистые липы грели свои порыжевшие от почек ветки. Старые осторожные деревья! Будто знают, что еще могут вернуться заморозки, и не спешат выпускать листья.

Мимо Агнички, к чистой перевязочной, быстро прошла мать. Агничка хотела догнать ее, спросить, когда она пойдет домой, но раздумала. Ей почему-то вдруг захотелось еще раз взглянуть на новую больную. Она направилась к двенадцатой палате и, поколебавшись, тихонько открыла дверь.

Кажется, женщина узнала ее, и Агничка, застенчиво улыбнувшись, подошла к кровати.

— Вы не спали? — спросила она шепотом. — Я зашла... — Она пойялась. — Я хотела спросить, может, что передать вашему сыну, если он опять придет? Утром ведь сын приходил?

Она несмело притронулась пальцем к подснежникам.

Мария Петровна невесело улыбнулась. В клинике она чувствовала себя одинокой и несчастной. Приход студентки несколько обрадовал ее. Немного смешная в неуклюжем просторном халате, но с милым и круглым лицом, девушка стояла перед ней, будто о чем-то хотела спросить и не решалась.

— Я всегда в это время хожу с Володей в лес,— грустно проговорила Мария Петровна, не отвечая прямо на вопрос.— Мы ведь живем за городом, и лес сразу от нашего дома начинается...

В палату вошла сестра, держа на весу прикрытый марлей шприц. Заметив просящий взгляд Агнички, она пожала плечами.

— Если разрешит больная, — ответила сестра на ее немую просьбу. — Климову вы не против, не испугаетесь, если вместо меня вам сделает вливание студентка?

— Мне бояться нечего, — ответим Мария Петровна едва слышно. Усталым движением она вытянула рук/, закрыла глаза.

Агничка протерла смоченной в спирту ваткой сгиб локтя, попросила сжать кулак. Сестра наложила резиновый жгут.

Вена едва голубела под бледной нежной кожей, и Агничка чуточку испугалась. Нужно было попасть в эту тонкую, иногда коварную жилку с первого раза, иначе причинишь боль.

Девушке не раз доводилось делать внутривенные вливания, но сейчас она почему-то особенно волновалась, точно сдавала экзамен профессору.

Коснувшись упругой стенки вены, кончик иглы словно провалился в пустоту, и палец, нажимавший на поршенек, почувствовал едва ощутимый толчок. На донышке шприца показалась полоска крови. «Попала», — обрадовалась Агничка. Сестра распустила жгут.

— Разожмите кулак, — хрипло попросила Агничка. Стараясь равномернее надавливать на поршенек, она зорко следила, как в шприце убывала прозрачная жидкость.

— Совсем не больно, — тихо проговорила Мария Петровна, не открывая глаз.

Довольная собой Агничка передала пустой шприц сестре.

— Ничего, вы у нас поправитесь. — Она погладила ладонь женщины. — Наша клиника самая лучшая в городе. Если будет нужно, и операцию сделает. Я тогда попрошу маму, чтобы она вас сама оперировала. Моя мама сейчас за профессора осталась. Это она вас осматривала!

Темные веки женщины приподнялись, и Агничка встретила испуганный острый взгляд.

— Да нет, вы не думайте... Я ведь просто так сказала. Вы совсем, совсем не тяжело больная и, наверное, ничего вам не будут делать. Ведь я так, на крайний случай...

Больная не спускала с нее странных, больших глаз. Агничке сделалось не по себе.

— Я пойду, — прошептала она, растерянно отступая к двери. — Вы отдыхайте, поспите...

Женщина не ответила.

...Жизнь — великая и удивительная выдумщица. И в самом деле, зачем ей понадобилось столкнуть снова людей, которым бы совершенно не следовало встречаться...

Десяток лет — долгий срок, и все же Мария Петровна сразу узнала в хирурге, невысокой худенькой женщине, ту, • 127 9* которую когда-то непоправимо обидела. Она почти не изменилась: так же по-девичьи тонка, та же стремительно легкая походка. Вот разве чуть больше прибавилось седых волос на висках — точно легкая изморозь коснулась их, да несколько лишних морщин пролегло паутинками под глазами и в углах неулыбчатых губ. А она? Сама Мария Петровна? Да, бесспорно, время не посчиталось и с нею...

Воспоминания — короткие, обрывочные, похожие на бред, — ведь все происходило так давно...

И снова встал перед глазами Ленинград—суровый, застывший в своем скорбном величии город-герой. И вместо институтского здания, где она преподавала английский язык, вместо него — безобразная, чудовищная воронка от снаряда, груда кирпичей, мусора, балок...

А потом? Что было потом? Если бы рядом был муж, то, возможно, все случилось бы иначе. Но муж погиб еще во время финской...

Забитые до отказа теплушки. Долгий утомительный путь куда-то в неизвестность, чуть ли не на край света...

И все оказалось не таким уж страшным, как думалось и рисовалось в воображении. Уральский городок даже пришелся по душе; и люди были как люди: настоящие, немного суровые, но готовые помочь в беде. Огорчало лишь одно: вместо преподавания пришлось пойти на завод, и не к станку, а просто секретарем-машинисткой.

— Всех в цех не поставишь, — чуть насмешливо и грубовато сказал высокий, плотный человек в сером костюме, когда она, войдя к нему в кабинет с направлением, робко высказала свое недовольство. — Сейчас не такое время, чтобы выбирать. А нам нужна машинистка.—И уже мягче добавил:— Английским будем заниматься после победы.

И она, скрепя сердце, осталась.

Валентин Ильич Катаев оказался не таким сухарем, как подумалось вначале. С задумчивым приятным лицом, начитанный и вежливый, он совершенно не походил на некоторых других развязных работников планового отдела. У него так же, как и у нее, был ребенок — дочка, почти одних лет с ее сыном Володей. И если разговор заходил о детях, его лицо оживлялось, в голосе звучали нежность, теплота.

В то трудное время Мария Петровна чувствовала себя особенно одинокой и беспомощной. Однажды, в день ее рождения, он принес подарок — крошечный флакончик духов и шутливо преподнес ей. Заметив, с какой детской радостью она приняла подарок, он внезапно помрачнел и признался, что любит делать людям хорошее. А жену его, кажется, ничто, кроме работы в клинике, не интересует. Конечно, жена его чудесный