Книга Сказка белого инея. Повести - Иван Михайлович Чендей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В такое же весеннее утро полвека назад зацвела для нее на холме за хатой белоснежная черешня… И, когда ощутила незнакомые боли, уже знала: так приходит в мир дитя…
Пятьдесят! Вот сколько ее сыновьям! И снова возвращается в те часы, полные щедрого цветения, материнской тревоги и страдания, когда родила она своих близнецов… Благословенная минута — увидеть в колыбели двух мальчишек!
А годы спешили все дальше и дальше в колыбельных песнях, нечастых сказках для малышей да вышивании им одежонки… Как только приходила весна со своими праздниками, а не оттаявшая еще земля отдыхала в преддверии новых трудов, принималась мать изукрашивать мережками и узорами сорочки для всей оравы. Хорошо хоть старшие — кукушечки-слетки — уже сами брались за иголку, овладевали премудростью мастерства, благо было кому учить… Не покупала шелков-бархатов, не думала о дорогих фабричных обновах, знала: сама может сотворить такую красоту, где там по-крупному тягаться!
Пятьдесят лет! Она разделила их между хлопотами и заботами, радостями и невзгодами всем, что накрепко было связано с детьми, маленькими и подросшими. И не только с ними… Делить довелось и между разными державами, разными флагами и языками, между всеми, кто приходил сюда правителем, паном, хозяином села… Как не помянуть здесь австро-венгерского цезаря и чехословацких президентов, регента Хорти с жандармами в шапках, украшенных перьями, Томаша Бульбаника и ту ночь, когда уводили под стражей неведомо куда ее первенца…
А вот день, когда прибежала Аничка с вестью о русском солдате, что говорит «по-нашему», этот день вспоминает, как солнечный свет. С него открылись перед детьми все дороги в жизни, с него распахнули они крылья для полета… Все, что наступило потом, было так непохоже на прошлое, что оставалось только жалеть: эх, кабы пришло на десяток лет раньше…
И все с тех пор стало для нее радостным, щедрым, светлым…
Словно доброе волшебство…
Прислушалась к словам молитвы. Снова ничего не поняла и задумчиво посмотрела на икону: нарисованный мальчик обнимал кудрявую овечку. И опять зримо увидела ту далекую весну, когда нежданно-негаданно разбогател ее Василько — получил во владение белого ягненка с черной кисточкой на хвостике и черными штанишками на задних ножках. Вышло это случайно: зачастил парнишка к соседям, пропадал там часами, у них на хозяйстве подрастали ягнята, и, когда пришла пора перегонять скот на полонину, подарили они мальчику самого маленького… Сколько радости было, как Василько возился с ним, как кормил с рук! Вот и почудилось — тут на иконе не святой, а простой пастушонок, каких много, любят они все живое, растят и пасут с охотой…
И стало на душе спокойно и легко, все в мире виделось простым и понятным.
И незаметно вернулись мысли в привычный мир пастбищ и нив на далеких склонах, где растят все на потребу человеку. И увидела белоголового своего Василька уже не с ягненком, вел мальчик на веревке телку Ружану. Спустился тогда скот с полонины, и хозяева разбирали его по домам.
Вернулась Ружана с пастбища гладкая, сытая, дождями промытая, ветрами расчесанная, шагала рядом послушно, и веревка ей ни к чему, но, видно, была у Василька такая сердечная потребность от сельской жизни, от земли…
«Господи! Вот радость-то была, когда дождались молока от Ружанки!» — вспомнила совсем давнее, как впервые отелилась любимица, принесла серую телочку…
Сердце зашлось от волнения, так ярко увидела прошлое! Как живая возникла перед глазами кума Пиковиха, послышался ее голос, будто случилось все это не годы назад, а вчера…
Будто вчера…
— Юлинку нашу, дорогая кума, схоронили мы в пятницу, а в ночь с воскресенья на понедельник Ружанка телочку принесла… — Мать в чем угодно готова была искать утешения…
Но Пиковихе не хотелось закончить разговор об умершей Юлинке, и она будто не слыхала сказанного.
— Кабы пришло дитя на свет в свое время, не ушло бы… А так поспешило прийти, поспешило и уйти… — Кума щедро делилась мудростью, которую постигла за всю свою жизнь.
— Что вам сказать? — Василина задумалась. Чтобы ответить, нужно было понять самой, вспомнить. — Не знаю, вовремя ли, но, кажется мне, раньше срока… Не виновата она, мой это грех! Не могла уже вытерпеть непорядок в доме, на что ни глянешь, всюду грязюка… Микола ровно трубочист, на детей смотреть страшно! Погода теплая, ребятишек на привязи не удержишь, в хате никого… И принялась я за стирку… Подняла лохань, а меня словно пополам перерезало… Говорю Миколе: беги за повитухой! Вот и весь сказ, вот и вся правда…
Показалось Василине, что здесь слышит она и бабку Якубищачку — полк мальчишек приняла старуха своими руками в Дубовом, а уж девчонок столько, сколько цветов на летних лугах Верховины!
— Девочка, — подняла младенца бабка, а по мне озноб пробежал. И рада дочке, и знаю, какая доля ее ждет… Родилась она слабенькая, а личиком чисто ангелочек! Ох, горе…
— Не мучайте себя! — утешала Пиковиха. — А что пригожая, так это чистая правда! Сердце от жалости зашлось, когда в гробик клала… — Кума заговорила тихо, сокрушенно, видно, прониклась горем матери, что родила на свет белый дитя и не успела ни порадоваться ему, ни понянчить…
Помолчала минуту и нашла еще один повод для утешения.
— Хоть бы мальчик… А девочка что? — Кума махнула рукой. — Это овечки да телочки в цене, а мы, бабы, задарма… Убивайся, пока вырастет, береги, чтоб какой непутевый до свадьбы не испортил, а замуж выйдет — новая забота! А Юлинке что? Улетела на небо, и имеете вы теперь своего ангела, будет кому за вас бога молить… А на земле только мучилась бы…
— Там, на небе, ангел, а здесь, на сердце, боль… — убивалась Василина. — То, что родилось, должно жить… Недаром приходит в боли и муках.
Она так ясно видела и слышала все пережитое, уже давно, казалось, покрытое туманом… И, сколько ни прошло времени после горького того прощания, дети всегда приходили в воображение матери такими, какими покинули ее…
С клироса донеслось хриплое негромкое пение дьячка, а Василина так и стояла, охваченная тяжелой земной задумчивостью…
Вдосталь наговорились, наплакались, погоревали, подошел час и по хозяйству пойти: пора было на корову взглянуть, телочку подпустить к вымени.
Возле сарая постояли еще. У Пиковихи времени хватало, вот она и тратила его по всем деревенским дворам. А когда увидела телочку, разахалась: подумать только, всего-то пара дней от роду,
