Книга Вьетнам. История трагедии. 1945–1975 - Макс Хейстингс

Однако Зьем переиграл всех. Тем же вечером — вероятно, по простому совпадению, хотя не исключено, что Лансдейл приложил к этому руку, — в Сайгоне вспыхнули уличные бои между южновьетнамской армией и отрядами Бинь Сюйен. Спустя шесть часов после того, как Даллес потребовал отстранить Зьема от власти, он поспешно отменил свою телеграмму — вопрос так и остался в подвешенном состоянии, пока длилась гражданская мини-война, унесшая жизни 500 вьетнамцев. В конце мая правительственные силы одержали победу: Бай Вьен был вынужден бежать из страны и до конца своих дней жил на попечении у приютивших его французов. Американцы решили, что Зьем — не такой уж провальный вариант, как они считали раньше, и заключили его в свои удушающе теплые объятия. Сенатор Губерт Хамфри, ключевая фигура во влиятельной лоббистской группе «Американские друзья Вьетнама», назвал южновьетнамского премьер-министра «воплощением честности, порядочности и достоинства». Генри Люс написал в журнале Life: «Каждый сын и каждая дочь Американской революции, каждый ее сторонник, где бы он ни жил, должен праздновать поражение Бинь Сюйен и кричать „Ура Нго Динь Зьему!“»[152]

В октябре 1955 г. Зьем, не желая проводить общенациональные выборы, в которых почти наверняка победили бы коммунисты, инсценировал референдум и по его результатам сместил Бао Дая, провозгласив себя президентом новой республики Южный Вьетнам. Лансдейл утверждал, что внес непосредственный вклад в успех Зьема на выборах: именно он предложил отпечатать избирательные бюллетени за Зьема красным цветом, который у вьетнамцев считается символом удачи, а бюллетени за Бао Дая — зеленым, цветом несчастья. По официальным данным, на референдуме за Зьема проголосовали 98,2 % избирателей, что было абсурдной цифрой, на которую не решались даже политические лидеры СССР. В Вашингтоне Даллес заявил: «Сегодня Южный Вьетнам — свободная нация. Это больше не марионетка в чужих руках». Однако существование этой «свободной нации» всецело зависело от щедрости американских спонсоров. Если в Северном Вьетнаме не было жизнеспособной экономики, то у южного соседа дела обстояли ненамного лучше: вместо экономики там был огромный торговый дефицит и финансируемый американцами поток импорта. Среди южных вьетнамцев снова стала популярной циничная поговорка времен французского колониализма: «Хочешь есть рис — стань католиком»[153]. Одним из тех, кто прислушался к этому совету, был Нгуен Ван Тхиеу, будущий президент Республики Вьетнам, который в 1958 г. перешел из буддизма в католическую веру. Размеры американской помощи увеличились с $1 млн в 1954 г. до $322 млн год спустя и с тех пор только продолжали расти — в пересчете на душу населения Вашингтон влил в Южный Вьетнам больше денег, чем в любую другую страну в мире, за исключением разве что Южной Кореи и Лаоса. Пол Каттенберг из Госдепартамента предложил альтернативу — дать Северному Вьетнаму взятку в размере $500 млн якобы «на восстановление нанесенного войной ущерба»[154], на деле же — чтобы тот пообещал не трогать южан. По словам Каттенберга, это было гораздо более дешевым решением проблемы, чем из года в год финансировать режим Зьема.

Но в Вашингтоне не заинтересовались этой идеей. США продолжали вливать в сайгонскую казну миллионы долларов, тем самым лишь способствуя коррупции и разбазариванию средств: чиновники и генералы могли тратить эти деньги по своему усмотрению, не отчитываясь перед зарубежными спонсорами. Получение правительственной лицензии на импорт открывало путь к богатству. Часть городского среднего класса сколотила приличные состояния на волне притока наличности и товаров, причем многие из нуворишей были выходцами с Севера, сумевшими преуспеть на Юге. С приходом капитализма необходимость зарабатывать на жизнь честным трудом, казалось, осталась только уделом крестьян: в Сайгоне началась эпоха процветания.

Короткая эпоха процветания

В конце 1950-х гг. южная столица по-прежнему несла на себе отпечаток колониальной элегантности с оттенком восточного декаданса, что так восхищало западных людей. Вновь прибывшие приходили в экстаз от вида вьетнамских девушек в традиционных платьях-рубахах аозай или, еще лучше, без них. Образованные иностранцы вспоминали строки из романа Грэма Грина: «Любить аннамитку — это все равно что любить птицу: они чирикают и поют у вас на подушке»[155]. Большинство западных мужчин предпочитали сексуальные связи с профессионалками; вьетнамский же средний класс продолжал придерживаться строгих традиций невинности. Браки по договоренности по-прежнему были нормой, и лишь немногие решались до свадьбы на что-то большее, чем просто подержаться за руки. Нгуен Као Ки, который позже стал премьер-министром Южного Вьетнама и прославился впечатляющей вереницей жен и любовниц, утверждал, что, когда 21-летним курсантом летной школы отправился на учебу во Францию, он, как и почти всего его ровесники, был девственником.

Респектабельные вьетнамцы называли девушек, которые пытались подражать «круглоглазым», т. е. западным женщинам, «меми» — прозвище лишь немногим менее презрительное, чем клеймо проститутки. В семьях царила строгая дисциплина в отношении детей обоих полов. Отец Чыонг Ньы Танга сам выбрал карьеру для своих шестерых сыновей: врач, фармацевт, банкир, остальные трое — инженеры. Танг изучал фармакологию, пока не решил, что его призвание — революция: «Каждое воскресенье мы собирались в доме нашего деда, где он учил нас заповедям конфуцианской этики. Он говорил нам о необходимости вести добродетельную жизнь, о прямоте души и поступков, о почитании отца. Он учил нас фундаментальным этическим принципам: нян, нгиа ле, чи, тин — человеколюбию, долгу, почтительности, благородству и преданности… Он говорил, что у нас, мужчин, есть две незыблемые обязанности: защищать честь своей семьи и быть преданным своей стране. Мы вместе пели нравоучительные песни, которые все знали наизусть: „Конг тя ньы нуй Тэйшон“ — „Самопожертвование твоего отца, взрастившего тебя, выше горы Тэйшон. Любовь и забота твоей матери — вечнотекущие реки“»[156].

В 1956 г. жизнь беженки из Ханоя Нгуен Тхи Чинь приняла неожиданный поворот, когда эту красивую молодую женщину случайно увидел американский режиссер Джозеф Манкевич, приехавший в Сайгон снимать фильм «Тихий американец». Он предложил ей попробоваться на роль вьетнамской девушки Фыонг, которая сначала была подругой британского журналиста Фаулера, а затем — сотрудника ЦРУ Олдена Пайла. Чинь была в восторге, но ее муж, офицер южновьетнамской армии, в тот момент находился на учебе в США, а в его отсутствие, как того требовали нормы приличия, она должна была получить согласие своей свекрови. Та пришла в ужас от мысли, что в их семье появится актриса. Карьера Чинь в кино началась только в следующем году, когда она снялась во вьетнамском фильме в роли буддийской монахини, которая была одобрена семьей ее мужа.