Книга Тоннель - Туве Альстердаль

— Это от его дочери Анны, верно? Она часто пишет ему открытки. Вы знакомы с ней?

Я почувствовала легкое головокружение, словно осушила бокал пьянящего, слегка туманящего сознание вина.

Его дочь. Ее отец.

— Боюсь, она умерла, — сказала я.

— Но… — Заведующая зажала руками рот, словно пытаясь остановить то, что готово было сорваться у нее с языка, или просто от удивления. — Как ужасно! Такая молодая… Ведь она была здесь не больше чем три-четыре недели назад, навещала его. После стольких лет. Просто в голове не укладывается. Что, рак?

Я покачала головой и рассказала все как есть. Хайке опустилась на край плюшевого кресла. Я ощутила приступ удовлетворения. Она действительно ничего не знала. Полиция так и не удосужилась позвонить сюда и пригласить к телефону человека, чье имя было указано на адресе открытки. Моя поездка оказалась ненапрасной.

Анна Джонс была дочерью А. Геллера. Кем же он, в свою очередь, приходился тем Геллерам, которые покоились на кладбище, я могла только догадываться. Внуком? Который назвал свою дочь в честь той Анны, что стояла на парадном крыльце усадьбы, позируя перед фотографом в 1914 году?

Пока заведующая вела меня по лестнице наверх, я пыталась разобраться в поколениях и возрастах. Сменяя друг друга, в голове проносились образы Анны Джонс. Вот она у нас в саду, в комнате наверху, в салоне. Как она внимательно все изучает, проводит рукой по лестничным перилам. Ее связь с усадьбой оказалась куда прочнее, чем когда-либо появится у меня. Так почему же она ничего не сказала?

Должно быть, она не знала наверняка, подумала я. Или же соврала. Я слишком наивная, верю людям на слово. Она хотела иметь копию договора, чтобы поискать в нем юридические огрехи, но в самом ли деле она хотела помочь нам?

Оказавшись на вершине лестницы, я постаралась отбросить прочь подобные мысли, вообразив на некоторое время, что не было у нее никаких скрытых мотивов. Возможно, существовало куда больше Геллеров и заброшенных усадеб, возможно, она просто ездила и осматривала их все. И вообще, я должна помнить, что я здесь, чтобы сообщить печальную весть пожилому человеку.

— Конечно, здесь есть подъемник, установленный для тех, кому уже трудно подниматься по лестнице. — Хейке обернулась ко мне, когда мы оказались в верхней передней. Меблировка здесь была проще, обитые позументом стулья. — Но господин Геллер до сих пор и сам прекрасно справляется. Мы хотим, чтобы наши постояльцы продолжали двигаться. Физические мучения не самое страшное для него.

Откуда-то доносилась классическая музыка, успокаивающая фортепьянная мелодия. Я заглянула в несколько залов — повсюду ряды нержавеющих кроватей, высоких и низких, по образцу больничных моделей. Ощущение, что роскошь на нижнем этаже всего лишь кулиса. Это был не дом отдыха рубежа прошлых столетий, а всего лишь обычный приют для престарелых. На четырех кроватях лежали старики, уже отошедшие ко сну, если они вообще сегодня вставали, на диванчике в коридоре сидели две пожилые леди и равнодушно смотрели перед собой в ожидании чего-то. Мое внимание привлекло лицо одной из женщин. Миловидное, немного похоже на мое, с волосами, забранными в узел, туманный взор светло-голубых глаз обращен внутрь. Вот и я буду выглядеть точно так же, если проживу достаточно долго. Если время галопом проскачет мимо.

Я ощутила в животе неясную тревогу. Мой папа ушел из жизни в таком же вот точно месте, только куда более некрасивом, с обшитыми позументом стульями. Незадолго до смерти он перестал разговаривать.

— Мы стараемся заботиться о них до самого конца, — сказала Хайке. — Мы частная альтернатива и стремимся дать своим постояльцам все самое лучшее в последние годы их жизни. Здесь никто из них ни в чем не нуждается.

Интересно, это она так пытается продать мне место здесь или просто извиняется за ту тоскливую обстановку, которую я вижу? Впрочем, возможно, ее слова были даже правдой. Голос заведующей звучал так уверенно, и сама она лучилась дружелюбием, заботливая рука на моем плече, когда мы остановились у закрытой двери дальше по коридору.

— Я только не знаю, вы давно знакомы с?..

— Не особо, — отозвалась я.

Она коснулась пальцами дверной ручки, помолчала немного, должно быть, обдумывая, что можно мне рассказать, не нарушив профессиональной тайны.

— Днем он более или менее спокойный, — проговорила она наконец. — По ночам же бывает сильно взволнован, но в то же время сознание более ясное. Я сама в это время не работаю, но регулярно получаю отчеты от ночных сиделок. Иногда им приходится запирать двери, потому что он будит остальных. Так что днем он чаще всего спит. Мы пытаемся привить ему правильный режим, но в то же время не хотим понапрасну пичкать его лекарственными препаратами. Такая вот дилемма получается.

— Я понимаю.

— Бывает, он осознает, где находится, а бывает, что и нет. Он может принять вас за совершенно другого человека.

— Я знаю, как это бывает. Мой отец страдал деменцией.

— Да, тогда вы в самом деле понимаете, что это такое, — согласилась заведующая, — но в то же время у всех бывает по-разному. Деменция не просто физиологический процесс, его причиной могут стать воспоминания и переживания, которые долго вытеснялись. Посттравматический синдром может проявить себя долгое время спустя в симптомах, похожих на те, что мы наблюдаем при болезни Альцгеймера.

Я отметила, что она рассуждает по большей части в общих чертах, словно речь идет не о конкретном человеке.

— Способ мозга защитить себя, если можно так выразиться. Для людей этого поколения, которые детьми пережили войну, подобное не редкость. Деменция становится бегством от трудностей и в то же время выпускает на свободу воспоминания, которые человек хотел бы гнать от себя прочь. Прошлое и настоящее в его сознании существуют бок о бок, без согласования между собой. Зачастую деменцию характеризуют как забывчивость. Господин Геллер же скорее заблудился в собственных воспоминаниях.

— Он помнит, что у него есть дочь? — спросила я. Мой папа довольно рано забыл, кто я, но, когда, навещая его, я брала с собой детей, он, случалось, называл мою дочь Соней. Я старалась смотреть на это с позитивной точки зрения — по крайней мере он помнит о моем существовании, но временами спрашивала себя, а что, если ему кажется, что он видит перед собой мою сестру. Может, он забыл, что она умерла, и помнит только то короткое время, когда она была еще жива.

— Вы можете с ним поговорить, — разрешила Хайке и надавила на дверную ручку, — но среди каких воспоминаний господин Геллер находится сегодня, я сказать не берусь.

* * *

В кресле сидел старик и, казалось, спал. Лицо повернуто к окну, рот приоткрыт. Одна его рука покоилась на коленях, и он что-то сжимал в ней. Смятую салфетку. Голубая рубашка, темные брюки, коричневые тапки из войлока. Я осталась ждать у дверей, а Хайке прошла вперед и, положив руку старику на плечо, наклонилась к нему и заговорила осторожно и ласково: