Книга Тоннель - Туве Альстердаль

Язык вывесок и указателей сменился на немецкий. В Дрездене я пересела на поезд, следующий в восточном направлении. Ландшафт постепенно выравнивался. Широкие поля, край сельскохозяйственных угодий.

Я снова и снова перечитывала открытку.

Она была безличной и в то же время нет. Предваряемая будничным приветствием Guten Tag.

Добрый день.

Вот как выглядит площадь с другой стороны, видишь, какая она отреставрированная и красивая. Там есть кафе, а чуть дальше вниз по улице — гостиница. Возможно, ты помнишь ее?

Господин А. Геллер, очевидно, человек с воспоминаниями. Некто, к кому Анна Джонс обращается на «ты», но который все же представляется пожилым человеком, во всяком случае, старше ее по возрасту. Потому что вряд ли столь высокопарные письма пишут своим ровесникам.

Надеюсь, сейчас у тебя все благополучно.

Выходит, бывали времена, когда все было не так благополучно? Или это просто форма вежливости?

Погода стоит солнечная, временами даже жаркая.

Бла, бла, бла.

Словно она писала тому, кто должен быть ей очень близок, но все же не стал таковым. Ощущение, будто она шагает на цыпочках по тонкому льду.

Трудно было смириться с мыслью, что последние слова человека могут быть такими плоскими и ничего не значащими.

Погода, кстати, больше уже не была солнечной — над полями с зерновыми угрюмо висели тяжелые серые тучи.

Всего наилучшего, Анна.

Я пересела на более медленную местную электричку. Она остановилась на пришедшей в упадок станции, на которой вышел только один подросток. Вид заколоченных окон, криво висящего указателя и мальчишки, который, ссутулившись, пересек рельсы с наушниками в ушах, напомнил мне строчки из песни Shoreline Даниеля Бродера: I’m not the boy that I used to be, this town has got the youth of me…[22] — мрачная беспросветная музыка, которой Элмер увлекался в одно время. Я попробовала вспомнить остальной текст. Когда у меня не получается, я беру телефон и принимаюсь гуглить. Я занималась этим всю дорогу, это помогало мне отвлечься от ненужных мыслей. Я прочла даже кучу написанных сухим языком текстов о том крае, куда ехала, — Лаузитцер Зеенланд. О городах, снесенных ради добычи бурого угля, который снабжал бывшую ГДР, а позже объединенную Германию теплом и электричеством. Было уничтожено сто тридцать шесть населенных пунктов, двадцать пять тысяч человек переселили. Когда я читала подобные вещи, мне было уже не до мыслей о Даниеле, усадьбе и о том идиотском поступке, который я совершила, сбежав оттуда и сев на поезд, вместо того чтобы постараться посмотреть мужу в глаза — да все что угодно, лишь бы все снова встало на свои места.

All the eyes turn hollow, from the work of sorrow… Oh thistown, kills you when you’re young…[23]

Станция в Гросрешене по крайней мере была целой, сложенной из желтого и красного кирпича. Внутри ее громко и пронзительно долбила музыка в стиле техно. Судя по вывеске, зал ожидания был переделан в спортзал.

Я почти с километр тащила за собой чемодан через населенный пункт с низенькими домами постройки 50-х годов, выглядевшими весьма зажиточными. Цветущие сады, аптека, кондитерская. На фонарных столбах висели избирательные плакаты, призывавшие отдать свой голос за «Альтернативу для Германии». «Мы слышим. Понимаем. Действуем» было написано над суровым без намека на улыбку лицом мужчины. Там и сям еще встречалась символика ГДР: молот и циркуль, выбитые на каменных фасадах, отлитые в чугунной решетке ограды, не истребимые до конца.

Городок постепенно редел, и там, где заканчивалась дорога, виднелось озеро.

Зеештрассе, 82. Адрес на открытке.

Я остановилась. Это был один из немногих по-настоящему старинных домов, помпезная вилла с башенкой и прочими украшениями, наполовину скрытая за деревьями и высокими стенами. На ограде рядом с воротами — табличка.

Пансионат для пожилых.

Я не стала звонить, не сейчас. Сперва нужно снять номер. Вымыть подмышки, расчесать волосы, прежде чем я решусь наведаться туда и спросить, здесь ли проживает господин А. Геллер.

У озера дорога резко обрывалась, словно кто-то обрезал ее гигантскими ножницами. Передо мной расстилалась широкая, свинцово-серая водная гладь, в которой отражались тучи. Это была заброшенная шахта по добыче бурого угля, которую заполнили водой, превратив в искусственное озеро. Из воды торчало одинокое дерево. В целом пейзаж создавал ощущение запустения, словно затопленная после климатической катастрофы вересковая пустошь.

Я сняла номер в отеле «У озера», всего в нескольких домах от адреса на открытке. Отель недавно отремонтировали, и своими размерами он больше смахивал на поместье. В обеденном зале я была одна. Белые скатерти, атмосфера пансионата прошлых времен. Я заказала рыбу и взяла бокал вина. Был еще даже не вечер, поездка оказалась на удивление короткой. По прямой даже двадцати миль не набралось бы, но мне казалось, будто я перенеслась в другой мир, не совсем похожий на реальный.

Место, куда не доходили телевизионные трансляции западного мира.

Что еще она рассказывала?

Ничего, что я сумела бы вспомнить. Только то, что это было место, откуда она стремилась уехать. В страну, которой больше не было.

Чей-то голос в домофоне. Следом щелчок, и меня окружила тишина старого сада. В саду был почерневший от времени фонтан, на дереве пел черный дрозд.

Женщину, открывшую мне дверь, звали Хайке. Заведующая, представилась она, а может, она была экономкой — я не настолько хорошо владею немецким, чтобы до тонкостей разбираться в названиях профессий. Несколько старше меня, чуть пухленькая, но на свой привлекательный манер. Крепкое, уверенное рукопожатие. Решительным шагом женщина повела меня внутрь дома.

— Как хорошо, что вы приехали. Гости у нас большая редкость. Молодые все разъехались, старые друзья болеют и уходят в мир иной. Простите, вы ведь родственница, верно? Я не разобрала по телефону ваше имя.

Заведующая — я решила называть ее про себя именно так — вошла в комнату, которая, похоже, являлась гостиной, обставленная так, как, должно быть, обставляли гостиные в позапрошлом веке. Большие полотна в рамах, стиль немецкого романтизма. Мебель практичная и вместе с тем старинная, на стульях плюш вместо бархата. В углу комнаты сидела очень пожилая дама с газетой, которая при нашем появлении даже головы не подняла.

— Хотите чашечку кофе?

Я поблагодарила и отказалась, объяснив, что я по делу. Хайке изучила открытку, которую я ей протянула.