Книга Зеркальные числа - Тимур Максютов

Я, себя не помня, метнул копье – оно проскочило сквозь говорившего, будто тот из тумана сделан, и звякнуло о стену пещеры.

– … при подлете к системе двойной звезды атакованы дравинским рейдером. Стрезы погибли все. Бортовой биокомпьютер стрезов, поврежденный при аварийной посадке, выбросил инкубаторские контейнеры наружу, а людей посчитал инородными включениями. Я, начальник пенитенциарного отдела, успел вывести воспитанников из трех боксов…

Ветка всхлипнула:

– Это морок? Что он говорит?

– Это Прежний. Я сам не понимаю, что он говорит.

Фигура расплывалась на отдельные пятна, вновь собиралась и продолжала вещать непознаваемое:

… – только три сотни яиц. Я не криптозоолог, не знаю точно, сколько у стрезов циклов преобразований. Из яиц должны вылупиться личинки; потом, после стадии куколки, кажется, что-то вроде гигантских перепончатокрылых. Корабль пустит внутрь только взрослых особей, прошедших процесс реанимации генетической памяти. До этого момента…

Прежний вдруг покрылся дырами, сквозь которые стали видны изрисованные лишайником каменные стены.

…– планета отлично приспособлена для жизни: мягкий климат, плодоносные деревья, отсутствие опасных видов флоры и фауны. Однако, видимо, компьютер корабля свихнулся без контакта со своими создателями, пытается как-то изменить среду, экспериментирует с климатом и формами жизни. Появились какие-то шарообразные существа, реагирующие на эмоции. Еще проблема: ожидаются длительные периоды затмений альфа- звезды, а недостаток ультрафиолета не только сбивает компьютер, но и существенно угнетает физиологию стрезов в любой их жизненной форме…

Прежний вдруг сильно постарел, вместо невиданной одежды облачился в привычные нам шкуры. Лицо пересек рваный шрам; глаза Прежнего слезились, руки дрожали.

…– гораздо дольше, чем я думал. Не знаю, сколько всего понадобится времени. Терпения вам, потомки. Когда-нибудь стрезы из безмозглых насекомых превратятся в тех, кого мы знаем. В мудрых старших братьев. Пригласят нас на корабль и вернут на Землю.

Человек повернулся, показал рукой в сторону: на миг возник силуэт Запретной Горы, окутанной малиновым туманом. Потом изображение резко увеличилось: остались слезящиеся глаза, окруженные сеточкой морщин, словно наполненные дождевой водой метеоритные кратеры – трещинами.

Глаза Прежнего, полные тревожной надежды.

И исчезли. Световой столб поблек и юркнул обратно в амулет-кругляш.

Ветка прижалась сзади. Ее колотило.

– Не трясись. Я понял: это послание.

– Послание тебе?

– Не знаю. Может, и мне. Надо подумать.

За каменной стеной юные матери баюкали младенцев. Стонали израненные бродяги, прятались в закоулках чепушилы.

Шуршали бесчисленными лапками сколопендры, отсчитывали мгновения срывающиеся с низкого потолка капли воды.

Умирал на пропитанной мочой лежанке мой Учитель.

Догорал последний факел.

И плакал во сне, как голодный ребенок, золотоглазый стрез.

Мобильность, изменчивость, перемена мест, любознательность, сенсация

Число 5 символизирует планету Меркурий и является многосторонним по всем своим характеристикам.

Ольга Рейн
57-я

Смуглый он был, смуглый, как его сгинувшие в песках времени сарацинские предки, щурившие черные глаза на белое небо Африки и изумрудную воду Средиземного моря, под рукою Мусы ибн Нусайра штурмом бравшие замки Севильи и Мериды, ставившие над ними минареты, перед которыми потом склоняли головы их новые европейские жены – белокожие, своенравные, стыдливые в супружеских ласках.

И рыжий он оказался, почти рыжий – живописцы- современники приглушали яркость его волос, добавляя в масло золотистую охру вместо апельсинового сурика – может, из-за поверий о несчастливости рыжих, а может, пигмент был дешевле или легче добывался. Хотя и сохранилось-то всего три его портрета, для человека его времени и положения – ничтожно мало. А для дагерротипов он не сидел – один есть, но посмертный, где его самого в оставшейся на снимке плоти уже не было, весь вымылся страданием и смертью, оставил только маску, неровные черты, заострившиеся скулы, скорбно искривленные губы.

Милена подлила из самовара чаю в остывшую уже чашку, глаза опустила, стараясь сильно не пялиться. Но сердце так и бухало в груди – первая встреча, через столько ей пройти пришлось, чтобы оказаться здесь, сейчас, в этом трактире, в этом уездном городе, в десяти метрах от него.

– Не поднести ли бараночек свеженьких-с? – поклонился Милене половой, совсем мальчишка еще, лет пятнадцати, но глаза уже цепкие, бывалые, в голосе – наигранная забота. – Или может блинчиков с севрюжкой? Дуете и дуете пустой чай… И в нумер вчера ничего существенного не заказывали. В чем душа-то держаться будет, барыня?

Милена сглотнула – блинов хотелось ужасно, но покачала головой. Нет.

Она здесь и так уже раздалась за месяц по ресторанам и тавернам. Перед отправкой диета была очень жесткая – полгода на диетических таблетках и мандаринах, а здесь было все так дешево, обильно… так вкусно. Но нет, нет, ничего еще не случилось из спланированного, нельзя расслабляться, нельзя забывать, кто она и зачем здесь.

– Может, попозже, – пообещала она мальчишке.

– Эй, гарсон, мальчик, как тебя… Анисий? Еще вина сюда! И не кислятину, как эта вот бутылка, а поприличнее, послаще, как пред- пред- предыдущая… Что там было?

Милена снова вся растаяла, сделала себе внутреннюю пометку – вот первый раз, когда она слышит его голос. Она ожидала, что тембром он будет ниже, бархатистее, более мужественным. Возможно, что услышит она его читающим стихи. Ну, или говорящим ей что-нибудь особенное, например: «Весь вечер не могу от вас глаз оторвать… Жэадмир, мадмуазель… Мы не представлены, но…». И тут же одернула себя – полгода с ней психологи работали именно над «феноменом завышенных ожиданий». Нельзя ничего ждать от тех, ради кого ты весь свой мир позади оставил. Ничего они тебе не должны, и соответствовать не обязаны, и вообще…

– Вот! Молодец, мальчик, на тебе гривенник. Нормальное вино, амбройзи, господа, подставляйте бокалы!

– Дмитрий Сергеевич, да мне хватит… Через два часа в полку надо быть… Нет-нет, довольно мне, – говорил высокого роста офицер, кудрявый и краснощекий, с густыми усами, которые на молодом, чуть детском его лице казались приклеенной деталью маскарадного костюма.

– Пей, Николаев, пей, не увиливай! Знаешь ведь поговорки наши старые? «Как пьян, так и капитан, а как проспится, и свиньи боится». Так что пей, друг!

– Это ты к чему сказал, Батышев? – краснолицый усиленно искал подвох во фразе. – Ох уж поговорки твои. Допоговариваешься…