Книга Происхождение - Энн Леки

– Оно не оставило вам никаких сообщений или указаний на этот счет?

– Нет.

– Что ж, светлость. Предлагаю открыть капсулу и спросить его самого. Мы можем вернуть его обратно, если оно захочет.

– Что? Прямо здесь?

Отсек не был отгорожен, и обитатель капсулы мог почувствовать себя неудобно, оказавшись в таком унизительном положении. По крайней мере, так Ингрей думала. Пока она катила контейнер сюда, она решила, что лучше отсрочить их знакомство и неизбежные объяснения.

– Правила для крупногабаритного багажа существуют не ради развлечения. Поднять контейнер на борт можно исключительно через доступ к грузовому отсеку. И какие бы у вас ни были очевидные причины, я не могу с ними согласиться.

Если бы этим делом занималась Нетано, приемная мать Ингрей, она бы наверняка достала нужное разрешение. Или купила бы билет на другой корабль, где капитан и члены экипажа по какой-то причине оказались бы у нее в долгу или под ее влиянием.

Данак, ее сводный братец, скорее всего, стал бы угрожать капитану Уйсину, или очаровал бы его, или дал взятку, но так или иначе заставил бы сделать то, что ему нужно. Может, она должна блефовать? Или расплакаться – она уже и так готова.

Только вряд ли это сработает, судя по тому, как капитан отреагировал на заявление, что она два дня не ела. Нужно что-то сделать, нужно пробраться на корабль и протащить человека в капсуле. Другого выбора нет, иных путей тоже нет. Иначе придется остаться на станции без средств и голодать до конца жизни.

Только не плакать!

– Послушайте, – сказала она. – Мне нужно вам кое-что объяснить.

Капитан Уйсин уже описал ей худший вариант. Вряд ли что-то изменится, если они откроют капсулу. Ингрей оглянулась на вход в отсек: в коридоре никого не было. Посмотрела на капитана, вздохнула.

– Я заплатила, чтобы вытащить этого человека от «Милосердного устранения».

На лице капитана Уйсина не появилось ни проблеска понимания. Она использовала термин, известный всем жителя Хвай, говорящим на бантийском. Может, он языка не знает? Ингрей попыталась найти эквивалент на йиирском, который употреблялся на Тире, – на нем она и говорила с капитаном Уйсином, – но такого слова просто не было. Здесь, на Тире Сииласе, за любое преступление налагался штраф. Во всех учебниках йиирского и даже в новостях о преступлениях и наказаниях использовался лишь такой термин. Она нашла словарь и принялась его просматривать. Бесполезно.

– Понимаете, когда кто-то нарушает закон, снова и снова совершает преступления или когда делает что-то настолько ужасное, что нельзя позволить ему повторить… В общем, таких посылают в «Милосердное устранение».

– Вы имеете в виду тюрьму? – спросил Уйсин.

Краем глаза Ингрей нашла в словаре слово и его значение.

– Нет, не в тюрьму! У нас нет тюрем. Это специальное место. Где такие люди находятся вдали от всех. Они могут делать там все, что захотят, ходить, куда захотят, понимаете? Но они должны оставаться там. Когда туда попадаешь, назад уже не вернуться, потому что с юридической точки зрения ты мертв. Просто убивать их физически было бы неправильно.

– Значит, вы отдали все, что у вас было, а судя по вашей одежде и манерам – немало, чтобы вытащить вашего приятеля из очень хорошо охраняемой тюрьмы с названием, которое звучит как эвфемизм уничтожения вредителей.

– Оно не мой приятель! Мы с ним даже не знакомы. Я была с ним на одних и тех же мероприятиях. Пару раз. Но лично мы не встречались.

– Что оно натворило? – спросил капитан Уйсин.

– Это Палад Будраким.

Она многозначительно подмигнула. Неужели она и впрямь это сказала? А что делать? Другого выбора нет.

После бесконечно долгого молчания капитан Уйсин спросил:

– По-вашему, я должен знать это имя?

– А вы не знаете? – удивилась Ингрей. – Совсем?

– Совсем.

– Палад Будраким – ребенок Этьята Будракима, пролокутора Третьей ассамблеи на Хвай.

Никакой реакции.

– Пролокутор – это…

– Да, – спокойно сказал капитан Уйсин. – Пролокутор руководит заседанием Ассамблеи и является ее представителем перед Высшей ассамблеей. Я бывал на станции Хвай несколько раз и смотрел местные новости. В курсе, кто такое Дикат, пролокутор Первой ассамблеи. Его именем подписаны разные правила, которые мне приходится соблюдать, когда я швартуюсь там. Но я ничего не знаю о Третьей ассамблее.

Теперь стало понятней. Станция Хвай и несколько внешних хвайских станций и межсистемных шлюзов находились под властью Первой ассамблеи. Не удивительно, что капитан Уйсин слышал о ней, хотя и не следил за делами других ассамблей, которые размещались непосредственно на Хвай. Ингрей моргнула и набрала воздуха.

– Пролокутор Будраким занимает это место уже не одно десятилетие. Несколько лет назад прошли выборы. Они были очень напряженными. Он едва не проиграл. Именно поэтому… Палад стало… ну… одним из его приемных детей. Этьят Будраким наполовину гарседдианин.

– Он и миллиард других людей, которые считают, что быть гарседдианином очень трагично и романтично, – презрительно сказал капитан. – Из всех бесчинств радчааи это самое отвратительное. Радчааи уничтожили всех до единого и оставили после себя сожженную безжизненную систему, потому что гарседдиане – единственные, кто смог им противостоять. Такие люди, как ваш пролокутор Будраким, любят хвастаться либо доблестными предками, либо заслуживающими сочувствия, в зависимости от того, что им требуется в данный момент. Их счастье, что ни то ни другое доказать невозможно. Дайте угадаю, он наверняка потомок Избирателя, который успел тайно покинуть систему, прежде чем радчааи ее сожгли.

– Но ведь все так и есть! – с жаром сказала Ингрей. – И доказательства у него есть. Часть внутренней обшивки челнока, на котором улетел его предок, рубаха с пятнами крови. И много чего еще. Украшения и с полдюжины маленьких пятиугольных жетонов с изображением цветов, видимо, от какой-то игры. Вообще-то у него все это было, но доказательства украли. Неужели вы в самом деле ничего не слышали?

– В самом деле, – саркастично отозвался капитан Уйсин.

Можно подумать, что это событие, которое занимало умы всех, кого только знала Ингрей, и долго мелькало в новостях системы Хвай, казалось ему смехотворным.

– Понимаю, наши внутренние дела. Палад выросло в доме Этьята Будракима, и его поставили руководить ларием, где хранилось все, что осталось от гарседдиан.

Многие спорили о том, как такое вообще могло произойти. Выдающиеся граждане проявляли удивительную щедрость, воспитывая приемных детей, взятых из менее благополучных семей или даже из общественных приютов, но как же глупо, что Этьят Будраким так безоговорочно доверился Палад. Все же понимали, что только родные дети, признанные наследники, будут близкими и верными друзьями своих родителей. Ингрей, сама приемный ребенок из приюта, невольно ежилась, думая об этом.