Книга Суперсыщик Калле Блумквист рискует жизнью - Астрид Линдгрен

Предводитель Белой Розы инструктировал свои войска:

- Калле, проберись тайком вдоль живой изгороди, пока не очутишься за штаб-квартирой вне поля зрения врага. Заберись на крышу. Живой или мертвый, но добудь этот плакат.

- Плакат - живой или мертвый… Что ты хочешь сказать? - спросил Калле.

- Заткнись! - разозлился Андерс. - Это ты, живой или мертвый, должен добыть плакат, понятно? Ева Лотта, ты тихонько лежишь здесь и наблюдаешь сквозь живую изгородь за происходящим. Если увидишь, что Калле грозит опасность, просвисти нам сигнал.

- А ты, что будешь делать ты? - спросила Ева Лотта.

- Я спрошу мамашу Сикстена, не знает ли она, где он, - ответил Андерс.

Все принялись за дело. Калле вскоре добрался до штаб-квартиры. Чтобы подняться на крышу, большого искусства не требовалось. Калле и прежде проделывал это не раз. Нужно было лишь протиснуться сквозь живую изгородь и взобраться на бак с мусором за гаражом.

Он полз по крыше бесконечно тихо, чтобы враг не услышал его. В самой глубине души он очень хорошо знал, что гараж пустой. Знала это и Ева Лотта, а прежде всего - Андерс, который пошел к почтмейстерше узнать, где ее сынок. Но война Роз имела свои особые правила. И поэтому Калле продвигался вперед так, словно речь шла о рискованной попытке, которая могла стоить ему жизни. А Ева Лотта лежала за живой изгородью и напряженно следила за каждым движением, готовая по-капитански свистнуть, если это, против ожидания, вдруг понадобится…

Наконец вернулся Андерс. Мама Сикстена не знала, где обретается ее любимый ребенок.

Калле осторожно перегнулся через край крыши и, как следует вытянувшись, снял плакат, висевший на двери. Затем он тихо и спокойно вернулся назад тем же путем. Ева Лотта по-прежнему была в дозоре.

- Здорово, о храбрец! - одобрительно произнес Андерс, когда Калле передал ему плакат. - А теперь - почитаем.

«Сикстен - благородный дворянин и предводитель Алых Роз» - вот кто написал эту примечательную грамоту. Но приходится мириться с тем, что для благородного воина дворянского происхождения язык этого послания был на редкость сочным. От дворянина, пожалуй, можно было бы ожидать несколько более утонченных выражений.

«Вы, мерзкие блохастые пудели, да, именно вы, Белые Розы, вы отравляете весь город своим зловонным присутствием. Настоящим извещаем, что мы, благородные дворяне ордена Алой Розы, двинули наши силы на поле битвы в Прерию. Приходите туда как можно скорее, чтобы мы вырвали с корнем отвратительные сорняки, именующие себя Белыми Розами, и развеяли их прах над навозной кучей Юханссона, где ему и место.

Приходите, блохастые пудели!!!»

Ни один человек, прочитавший эти «теплые» слова, не мог бы, пожалуй, догадаться, что на самом деле Алые и Белые Розы были закадычными друзьями. Если не считать Калле и Евы Лотты, Андерс не знал ни одного более верного товарища, чем Сикстен; возможно, такими же были и Бенка с Юнте, тоже великолепные Алые Розы. А если и жил кто-то в этом городе, кого бы Сикстен, Бенка и Юнте ценили так высоко и от чистого сердца, то только этих «мерзких блохастых пуделей» - Андерса, Калле и Еву Лотту.

- Вот оно, - произнес, закончив чтение, Андерс. - В Прерию! Вперед, на битву! К победе!

3

Как хорошо, что на свете существует Прерия! Хорошо для всех поколений детей, которые играли там с незапамятных времен. У старых закаленных отцов семейств становилось тепло на сердце, когда они вспоминали свои детские игры в индейцев в Прерии. Дети более поздних поколений умели извлекать из этого пользу. Если вечером Калле возвращался домой после какой-нибудь особенно оживленной баталии в разорванной рубашке, бакалейщик Блумквист не очень-то высказывался по этому поводу, потому что вспоминал рубашку, разорванную однажды весенним вечером в Прерии примерно лет тридцать назад. А если даже фру Лисандер очень хотелось, чтоб ее юная дочь несколько больше вращалась в обществе девочек, своих сверстниц, вместо того чтобы носиться с мальчишками в Прерия, то ей не стоило и выступать с какими-либо возражениями, потому что пекарь смотрел на нее тогда таким лукавым взглядом и говорил:

- Послушай-ка, Миа, когда ты была малышкой, кто из девчонок в нашем городе усердней всех болтался в Прерии?

Прерия, как известно, была большой общинной степью, расположенной на самой окраине города. Она заросла короткой травой, по которой ходить босиком было одно удовольствие. Весной Прерия поражала свежей зеленью и была сплошным холмистым зеленым морем с желтыми вкраплениями пышнорастущей мать-и-мачехи. Но летнее солнце сделало свое дело, и теперь Прерия, бурая и засохшая, широко раскинулась вокруг.

Калле, Андерс и Ева Лотта, поспешив последовать дружескому приглашению Сикстена, не спускали ослепленных солнцем глаз с поля битвы, пытаясь обнаружить врагов. Однако Алые не показывались. Правда, значительная часть Прерии была покрыта орешником и кустами можжевельника, среди которых легко мог укрыться пробирающийся тайком рыцарь Алой Розы.

Белые Розы, издав свой устрашающий боевой клич, прорвались, теснясь, в заросли. Они осматривали каждый кустик, они сновали в зарослях и искали, но ни одного недруга там не было. Они продолжали искать, пока не добрались до окраины Прерии, до самой Господской усадьбы, но и это им не помогло.

- Что за дурацкая шутка? - спросил Андерс. - Их же нигде нет.

Тогда тишину Прерии разрезал презрительный хохот, исторгаемый тремя мощными глотками.

- Нет, теперь… - начала было Ева Лотта и беспокойно оглянулась по сторонам. - Я думаю, не забрались ли они в Господскую усадьбу?

- Да, они на самом деле в Господской усадьбе, - восхищенно произнес Калле.

Там, на окраине Прерии, среди трепещущих осин стоял старинный дом, благородный старинный дом восемнадцатого века, видавший лучшие дни. Его-то и называли: Господская усадьба. А теперь из окна с задней стороны дома высовывались три торжествующие мальчишечьи физиономии.

- Горе тому, кто приблизится к новой штаб-квартире Алых Роз, - вскричал Сикстен.

- Вот так штука, как это вы… - начал было Андерс.

- Да! Все-то вы хотите знать! - закричал Сикстен. - Очень просто! Двери были открыты настежь!

Господская усадьба, необитаемая уже много лет, пришла в страшный упадок. Считалось, что ее нужно реставрировать и перевезти в городской парк, чтобы превратить в краеведческий музей; такое решение было уже давно принято членами городского муниципалитета. Но деньги для этого собирались путем добровольных пожертвований, и дело шло туго. Тем временем дом все больше и больше приходил в упадок. До недавнего времени запертый, он тем самым оставался недоступным и для городских юнцов. Если сгнившая дверь не могла больше устоять перед захватчиками, то, вероятно, членам городского муниципалитета необходимо было быстренько вмешаться, пока еще существовали какие-то останки для краеведческого музея. Потому что, судя по доносившемуся из дома шуму, прыжки Алых Роз среди панелей восемнадцатого века были не очень-то преисполнены почтения. Старые половицы боязливо стонали от жизнерадостного топота ног, так быстро и неосторожно совершавших дикие прыжки радости по поводу новой штаб-квартиры.