Книга Треть жизни мы спим - Елизавета Александрова-Зорина

Чтобы отвлечься от этих мыслей, он хотел было почитать, что-нибудь легкое, без долгих глубокомысленных рассуждений о жизни и тем более смерти, сборник французских новелл, или какого-нибудь итальянца, из тех, что писали в шестидесятых, или, лучше всего, детектив с напряженным, быстрым сюжетом, но, проводя пальцем по корешкам, думал не о книгах, а об их авторах. Вот камю, погиб в сорок шесть, и он пережил его уже на девять лет, но камю был лауреатом нобелевской, знаменитым писателем, а что он может сказать о себе, оглядываясь на прожитое, пожалуй, только то, что он больной стареющий мужчина и никакой писатель, хотя когда-то об этом мечтал. Черт с ним, с камю, разозлился он и, достав книгу, поставил ее корешком внутрь, чтобы нельзя было прочитать названия и имени автора. Сосед камю по книжной полке, виан, умер в тридцать девять, не выдержало сердце, его даже камю пережил. А вот грин, которым он зачитывался в юности, но сейчас, пожалуй, не станет и открывать, умер в крыму от рака желудка, в пятьдесят один год, а значит, он пережил уже и грина. Чехов умер в сорок четыре, гаршин покончил с собой в тридцать три, бросился в лестничный пролет, и когда-то в молодости он бывал в ленинграде и приходил в ту парадную, на которой теперь висит мемориальная доска, чтобы, свесившись через перила, представлять тот день и час, когда гаршин, так же свесившись через перила, полетел вниз головой. Мальчишка этот гаршин, так и останется навсегда тридцатитрехлетним мальчишкой. А вот замятин, как, кстати, умер замятин, надо прочитать в предисловии, ах, да, от сердечного приступа, надо же, в париже, хорошо, наверное, умереть в париже, впрочем, в пятьдесят три — не очень-то, и замятина он тоже пережил, а с сердцем у него, тьфу-тьфу-тьфу, все в порядке, зато в париже он никогда не бывал и, видимо, уже не побывает, но читал о нем большую книгу, чьи-то путевые заметки или что-то в этом роде. Лондон умер в сорок, кто бы мог подумать, рембо от саркомы в тридцать семь, оруэлл в сорок шесть от туберкулеза, блок в сорок, на грани помешательства, умоляя дать ему визу на лечение за границей, но его все равно не выпустили, и блок, в отместку неизвестно кому, сжег свои записи и уморил себя голодом, не глупо ли. Бодлер умер в сорок шесть от сифилиса, белый в пятьдесят три от солнечного удара, надо же, как нелепо, от солнечного удара, хармс в тридцать шесть в больничной тюрьме и похоронен в одной из братских могил, никто не знает, какой именно, а у достоевского после ссоры с родной сестрой из-за имения, которое не хотел переписывать, пошла горлом кровь, из-за чего достоевский на другой день и отправился к праотцам. Сестра, наследство, кровь горлом, как глупо и мелко, впрочем, достоевский дожил до пятидесяти девяти, что не всем, стоящим на этих полках, удалось, и еще неизвестно, удастся ли ему самому.

Он включил музыку, но не мог думать ни о чем другом, кроме как о своей смерти, примеряясь к чужой. Шопен умер в тридцать девять, от какой-то легочной болезни, которая в наши дни, возможно, лечится дешевым лекарством, продающимся в любой аптеке, полторацкий в тридцать шесть во время гастролей, шуман в тридцать один, и на его надгробии выгравирована пафосная надпись про похороненные прекрасные надежды, чайковский в пятьдесят три, а ведь всегда казался ему стариком, седым, бородатым, а вот он уже старше чайковского на два года, и себя стариком совсем не считает, бизе добил сердечный приступ, после полного провала кармен, и какое дело ему до того, что стал одним из известнейших композиторов мира, если в три часа пополудни третьего июня тысяча восемьсот семьдесят пятого года ему было всего тридцать шесть. Он отыскал записи баха, прожившего до шестидесяти пяти, что для восемнадцатого века неплохо, очень даже неплохо, да и для двадцать первого тоже ничего, но, закрыв глаза, вдруг подумал, что глен гульд, играющий сейчас хорошо темперированный клавир, умер в пятьдесят.

Зазвонил мобильный, на экране высветилось имя друга. Он долго не снимал трубку, надеясь, что друг отстанет, но тот не сдавался, так что пришлось ответить и, приняв вызов, просто молчать, вслушиваясь в веселый, пожалуй даже слишком, с наигрышем, голос, слушай, я тут нашел заметку о том, как рак простаты лечится самой обыкновенной капустой брокколи, выслал тебе на электронную почту, але, слышишь меня, чего молчишь. Мне отрежут все, что только можно, в конце концов, отозвался он, а потом будет химиотерапия, и неизвестно, поможет ли это. О, ничего себе, присвистнул друг, затем, помолчав, снова повторил, ничего себе, и повисла неловкая пауза, потому что оба молчали, не зная, что сказать. Ну ладно, жена зовет, а завтра с утра снова на дачу, нужно пол залить в гараже, друг попытался придать своему голосу сочувственный тон, не болей, а если что-то понадобится, сразу же звони, не стесняйся, и они оба — и говоривший и слушавший — знали, что это вежливость, не более того, и один никогда ничем не поможет, а другой, зная это, не станет и просить. Он выключил мобильный, отшвырнув его за диван, пропустил несколько звонков по скайпу, не ответил на сообщения и, открыв почту, не читая отправил в корзину письмо друга со ссылкой на статью о брокколи и сообщения с сайта знакомств, где уже много лет находил женщин. Подумать только, он всегда верил, что регулярный секс оберегает его от мужских болезней, и считал семяизвержение три-четыре раза в неделю надежной страховкой от рака, аденомы, простатита и прочего-прочего, что, как ему казалось, никогда не коснется его, но теперь его приятная во всех отношениях теория летела к чертям.

Несколько часов он провел за компьютером, читая сайты и медицинские форумы, на которых больные раком делились своими историями, и страх, забиравшийся ему под рубашку, рассыпался мурашками на спине. Он вбивал в поисковике: рак простаты сколько осталось, продолжительность жизни при раке простаты, рак простаты третья стадия прогнозы, и не понимал, почему это случилось именно с ним, чем он так провинился, в чем виноват, почему он, а не кто-то другой, да хоть бы и друг, строящий дачу, почему бы и нет. Он пролистывал интервью с врачами, медицинские статьи, рекламу европейских клиник, выискивал все, что могло бы его успокоить, оптимистичные прогнозы, истории чудесного исцеления, обзоры новых медицинских технологий, и пропускал то, что пугало, предсказывая быструю и болезненную смерть. Засохшие плоды хмеля и сорокапроцентный спирт в пропорции четыре к одному, выписал он в записную книжку рецепт, настоять в холодном помещении не меньше месяца, а потом принимать три раза в сутки до еды по сорок капель, или чайную ложку размельченного корня солодки заварить, настоять, процедить и пить каждое утро натощак. Он выключил компьютер, и на погасшем экране отразилось его лицо, изможденное, напуганное. Пятеро умирают, не прожив и года, еще трое умирают в течение пяти лет, когда рак снова возвращается к ним, и только двое из десяти могут протянуть до десяти лет, вот и все, что он вынес из прочитанного в сети, если отбросить утешительные рекламные обещания израильских клиник, на лечение в которых у него все равно не было средств. Через десять лет, если очень повезет и он окажется в числе тех двоих из десяти, ему будет шестьдесят пять, если повезет. В западной европе средняя продолжительность жизни семьдесят девять лет, на кубе — семьдесят восемь, в японии — восемьдесят два, в россии мужчины в среднем не доживают до пенсии, так что если ему не повезет, то он не испортит статистику, точнее, не улучшит. Можно, конечно, посмотреть и с другой стороны, вспомнив, что в африканских странах не доживают до тридцати, а совсем недавно, об этом еще помнят деды, в лагерях миллионами отправляли в печь и на расстрел, в китае в годы революции погибло тридцать миллионов, во вторую мировую не вернулись домой миллионов шестьдесят, а то и больше, в кампучии забили мотыгами полтора миллиона, да, еще в турции за несколько лет вырезали миллион армян, в руанде на глазах мировой общественности уничтожили миллион тутси, юстинианова чума унесла жизни ста миллионов, а в четырнадцатом веке выкосила треть европы, да и сейчас в мире каждую минуту от голода умирает ребенок, но что ему было до этого, если жизнь одна и миллионы чужих смертей не стоят его маленькой, изъеденной опухолью предстательной железы.