Книга Лисянский - Иван Фирсов

— По морям и океанам плывут в разные страны корабли…

— Что означает корабль? — спросил самый младший Юрий.

— Ты помнишь, летом по Остеру плавали челны?

Мальчик согласно кивнул, а отец продолжал:

— Так вот, в море-океане плавают великие челны, со множеством людей и разными товарами. И прозываются те челны — кораблями…

Привезенная из Киева книга пришлась ко времени. Дети уже знали азбуку, читали по слогам Библию, старательно выводили первые буквы. Но при всем старании отца недоставало стройности в обучении ребят. «Письмовник» же излагал не только «науку российского языка с седьмью присовокуплениями разных учебных и полезнозабавных вешесловий». Здесь были «разные стихотворства», «краткие замысловатые повести», изъяснения по истории, философии, естествознанию. Федора Герасимовича восхищала ясность мыслей автора, простота. Тут же приводились и собрания многочисленных российских пословиц и поговорок. Длинными зимними вечерами отец читал и пояснял их сыновьям, по привычке, будто псаломщик, растягивая слова, и следом всегда повторял свое любимое изречение из Библии.

— Весь корень зла, чада мои, в сребролюбии. А потому живите без корысти и зависти. Златом не прельщайтесь. — Помолчав, обычно добавлял: — «Нищета не отнимает ни ума, ни чести…»

После Пасхи занятия прерывались, и теперь, в жаркие Дни, братья пропадали на берегах лениво текущего посреди города Остера. Старший, Иван, боязливо поеживаясь, отсиживался на берегу. Младшие братья барахтались в воде.

Лето сменила осень, и с ней в семью Лисянских нагрянула беда. Внезапно скончалась жена протоиерея. К сожалению, история не сохранила каких-либо сведений о матери нашего героя. В те времена и сам протоиерей Федор Лисянский, не имевший «ни кола ни двора», еще не был причислен к дворянству и ни в каких родословиях не значился. Кроме того, Нежин в наш век пережил не одну лихую годину, и их вихри разметали и память о прошлом. Вполне можно предполагать, судя по характеру детей, что их мама была женщиной доброй и отзывчивой, как и большинство малороссиянок.

После поминок Федор держал совет о дальнейшем житье-бытье с братьями — Иваном и Демьяном. Первое время они помогали брату — скудного жалованья священника едва хватало, чтобы свести концы с концами.

— Тяжко придется тебе, одному не вытянуть, — проговорил Демьян и кивнул в сторону детской спальни, — видать, хлопчиков определять на казенный кошт придется.

— Я и сам об этом продумывал давненько. Старшего, Ивана, определю в духовную семинарию. — Протоиерей разгладил небольшую бородку. — Анания с Юрием хочу свезти в Петербург, мыслю устроить в Шляхетный корпус морской. Толковые люди, слыхал, там наставники, наподобие Курганова, и хлопцев, глядишь, в люди выведут. Только, сказывают, не всем в тот корпус шлях открыт. Будто регламент предписывает набирать детей дворян именитых, а захудалым, вроде меня, туда ходу нет.

Со времен Петра Великого малороссийские шляхтичи уравнялись в правах с великоросским дворянством. Однако шляхетство требовалось еще подтвердить. Доходили слухи, что петербургские чинодралы при случае старались ущемить малороссиян. При поступлении их детей в Кадетский корпус требовали разные доказательства «с показанием гербов и дворянства», тем более не дозволялось принимать выходцев из малопоместных дворян.

— А помнишь, Демьян, — прервал молчание Федор Герасимович, — ты сказывал о Безбородке?

— В самом деле, их сиятельство тебе все же мало-мальски знаком. Человек он порядочный и бескорыстный, — ответил Демьян и добавил: — К тому же в Петербурге в большой силе наш, черниговский, граф Разумовский Кирилл Григорьевич, президент тамошней Академии наук. Я полковых товарищей порасспрашиваю, быть может, кто из них с его родичами знаком. Поезжай, с Божьей помощью все образуется.

— Да не оставит нас Господь промыслом Божьим… — вздохнув, перекрестился протоиерей.

Зима 1783 года была на исходе, а вместе с ней уходило в прошлое и детство сыновей протоиерея. Разнились они только внешне. Юрий был пониже ростом, но выглядел крепышом, с озорным огоньком в голубых глазах и кудрявой шевелюрой. Что роднило их, что запало в душу в стенах отчего дома?

Высокая нравственность и чувство уважения к людям, а еще твердое усвоение незыблемости трех начал жизни каждого россиянина — Веры, Царя и Отечества.

Кронштадт

Главный секретарь императрицы, составитель всех ее указов и манифестов, граф Александр Андреевич Безбородко считался незаменимым и при ведении внешнеполитических дел. Когда же политика касалась морских рубежей России, ему приходилось нередко увязывать разные вопросы с Адмиралтейств-коллегией. Впервые Безбородко соприкоснулся с флотскими делами три года назад — императрица привлекла его к работе над декларацией о «Вооруженном нейтралитете» на море. Тогда-то он по-приятельски сошелся с вице-президентом Адмиралтейств-коллегии графом Чернышевым Иваном Григорьевичем.

Еще Елизавета Петровна определила Чернышева наставником к малолетнему цесаревичу Павлу. Екатерина с приходом к власти пожаловала его чином генерал-поручика и назначила в Адмиралтейств-коллегию, хотя он кончил сухопутный кадетский корпус. Такое случалось. С той поры началась морская карьера графа. Одиннадцать лет командовал он галерным флотом. Много сделал для строительства новых больших судов. Став вице-президентом, Чернышев ссудил коллегии свои деньги — 75 тысяч рублей — на оснастку кораблей «по случаю недостатка денег в оной». Будучи членом Российской Академии наук, в 1781 году он за свой счет снарядил кругосветную экспедицию. Командовать кораблем должен был его генеральс-адъютант лейтенат Григорий Муловский. По ряду причин экспедиция не осуществилась…

Двадцать лет состоит Чернышев основным докладчиком императрицы по морскому ведомству. Зачастую предприятия флотские переплетались с действием Коллегии иностранных дел, и здесь Чернышев всячески наставлял молодого Безбородко, как лучше блюсти морские интересы России. Потому появление его хмурым мартовским утром 1783 года в Адмиралтейств-коллегии никого не удивило. Заседание коллегии только что закончилось, и Безбородко попросил задержаться члена коллегии, директора Морского кадетского корпуса, вице-адмирала Голенищева-Кутузова.

— Нынче ко мне наведался старинный знакомый, благочинный священник из Малороссии, — сказал он, поздоровавшись и поглядывая то на Чернышева, то на Голенищева-Кутузова, — у него беда стряслась в семействе, и он привез двух своих отроков определить в корпус. Как водится, чиновники рогатки ему тут же выставили.

Чернышев вопросительно посмотрел на директора корпуса. Тот знал, что граф был щепетилен в таких делах. За два десятка лет в Адмиралтейств-коллегии круглый год к Чернышеву обращались важные сановники с просьбами пристроить своих отпрысков в корпус. Каждый раз он отсылал их к Голенищеву-Кутузову, полностью ему доверяя, — знал, что все будет решено по совести. Сегодня случай был особый, следовало помочь.

— Вакансии в третьем классе имеются, ваша светлость, — словно угадывая настроение вице-президента, ответил Голенищев-Кутузов.