Книга Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки - Алма Х. Бонд

К счастью или к сожалению, у меня есть своего рода упрямство. В интервью мне не хочется всем репортерам говорить одно и то же. Я хочу каждому из них рассказать что-то новое, чтобы мои поклонники не чувствовали себя обманутыми и не думали: «А, я знаю это! Зачем она повторяет то же самое снова и снова?»

Кроме того, я никогда не позволю опубликовать в журнале о кино статью, утверждающую, что она написана Мэрилин Монро. Дело в том, что когда я была маленькой девочкой, я фанатично изучала такие журналы, и часто мое поведение зависело от слов, произнесенных кинозвездами. Но, оказывается, редакторы меняют многое из сказанного в интервью. Я не хочу каким-либо образом влиять на молодых девушек, если не могу быть уверена, что написано действительно то, что я говорила.

То же самое относится к мнению, что я забавная. Люди считают, что у меня отличное чувство юмора. Они не понимают, что я просто говорю правду. Джордж Бернард Шоу сформулировал эту мысль лучше: «Мой способ шутить состоит в том, чтобы говорить правду. Это — самая забавная шутка в мире».

Она была права. Мысленно перебирая ее опубликованные интервью, я понимаю, что все они представляют собой просто невинный способ говорить правду. Например, один журналист спросил ее:

— Что вы надеваете, когда ложитесь спать?

Она ответила:

— Шанель номер пять.

Всему миру известно, что Мэрилин Монро спит обнаженной.

Когда я взглянула на часы, я сообразила, что час давно прошел. Это было весьма необычно для меня. Пациенты говорили, что по времени начала и окончания моих сеансов можно выставлять часы. Но я была так очарована рассказом Мэрилин, что потеряла счет времени. Надо быть внимательнее, подумала я. Психоаналитик должен быть объективным всегда!

Я поднялась и сказала:

— Время прерваться.

Она оставалась неподвижной несколько долгих мгновений с растерянным выражением на лице. Затем самая прекрасная женщина в мире молча встала и надела на голову свой старомодный платок. Я вновь стала свидетелем удивительного превращения. Как будто свет внутри нее неожиданно погас. И неприметная маленькая женщина, которую я впервые увидела в приемной, молча скрылась за дверью.

6 февраля 1959 г

«Какая Мэрилин придет сегодня? — подумала я, выходя в приемную, чтобы поприветствовать ее перед третьим сеансом. — Будет ли она искрящейся, светлой, невероятно красивой женщиной, которую знает весь мир, или невзрачным маленьким созданием, которое можно принять за бродяжку? По крайней мере, с этой пациенткой не соскучишься!»

Мэрилин на этот раз была где-то посередине.

— Здравствуйте, доктор, — начала она, направляясь к кушетке, — мне действительно помогают эти психоаналитические сеансы. Я хотела бы продолжить рассказ о моей жизни, если вы не возражаете.

— Конечно, я хочу знать о вас столько, сколько вы желаете мне поведать.

Показалось мне или нет, что ее лицо немного посветлело?

— На чем я остановилась в прошлый раз? — спросила она. — Кажется, я говорила о своем разочаровании в моей дорогой матери. Ах да, я сказала, что росла в приемных семьях, десяти или, может быть, двенадцати. В некоторых я жила дольше, другие устали от меня за короткое время. Вероятно, я их раздражала.

«О боги, — подумала я, — удивительно, что она не попала в психбольницу со своей матерью!»

— Моим первым и самым важным приютом, — продолжила она, — была семья Уэйна Болендера, куда моя мать определила меня на первые семь лет моей жизни.

У меня вырвался вздох облегчения. По крайней мере семь лет она прожила в одной семье. Но моя радость за нее не продлилась долго.

— Моя мать передала меня Иде и Уэйну Болендерам в городе Хоторн, штата Калифорния, через две недели после моего рождения. Нет, подождите секунду. Насколько я помню, тогда мне было всего двенадцать дней. Ида и Уэйн Болендер жили в удобном шестикомнатном бунгало, которое я помню очень хорошо. У них было немного денег, поэтому они увеличивали свои доходы, принимая чужих детей на воспитание.

Должна признать, что жизнь выдала Глэдис проигрышный набор карт. Ее муж-мерзавец не только оставил ее, но и похитил ее первых двух детей. Она так и не смогла вернуть их. Меня бы это тоже свело с ума. Таким образом, справедливости ради надо заметить, что ей ничего другого не оставалось, как отдать меня, не из-за психологических проблем, а финансовых. Она была вынуждена вернуться к работе на киностудии для того, чтобы содержать нас. У нее был длинный рабочий день, с восьми утра до восьми вечера, и не было никого, кто мог бы позаботиться обо мне. Она платила Болендерам пять долларов в неделю, наверное, половину своей заработной платы, чтобы они ухаживали за мной.

Каждую субботу Глэдис приезжала на троллейбусе в Хоторн навестить меня. В первые годы я отчаянно ждала ее каждую неделю. Однажды она не приехала, и я простояла перед окном, дожидаясь ее, до самой ночи. Ида пыталась увести меня и сказала:

— Норма Джин, твоя мать не приедет сегодня. Ты должна поужинать.

— Нет, нет! — кричала я. — Она приедет. Подождите и увидите.

Она продолжала дергать меня за плечо. Но я держалась за стену ногтями до тех пор, пока огромный кусок штукатурки не упал мне на руки.

— Ты плохая девочка, Норма Джин, — сказала Ида и ударила меня по лицу.

Мэрилин прикоснулась рукой к щеке, мокрой от слез, и, вздрогнув, добавила:

— До сих пор больно.

Мэрилин описала Болендеров как глубоко религиозную пару, которая вела комфортную жизнь, обычную для низшего слоя среднего класса, в бедном пригороде Лос-Анджелеса.

— Дом все еще стоял, когда я привезла туда моего первого мужа Джима, чтобы показать его, хотя название улицы изменилось с «Род-Айленд-авеню» на «Западный Хоторн». — Мэрилин засмеялась.

Ида Болендер, как оказалось, была суровой, эгоцентричной женщиной, настойчиво прививавшей свои убеждения Норме Джин. Ида заставила пообещать маленькую девочку, что она никогда не будет курить, пить или ругаться, и настаивала на том, чтобы она посещала церковь несколько раз в неделю, если не хочет попасть в ад. Ей даже не разрешалось ходить в кинотеатр.

— Мы набожная семья, которая ходит в церковь, а не в кино, — постоянно повторяла Ида. — Ты знаешь, что произойдет, если конец света застанет тебя в кинотеатре? Ты будешь гореть в аду вместе с другими плохими людьми.

— Я была сообразительным ребенком, и спустя некоторое время у меня возник вопрос: если Ида права, хватит ли в аду места для пепла от всех кинотеатров во всем мире?

Я никогда не могла угодить моей приемной матери. Я не соответствовала ее стандартам чистоты и поведения и всегда попадала в какие-то неприятности. Как многие дети, я любила играть в грязи. Ида одевала меня в красивую чистую одежду и отправляла играть на улицу. Двадцать минут спустя я возвращалась домой в испачканном грязью платье. Ида сердилась и отвешивала мне оплеуху или две в качестве наказания за «плохое поведение».