Книга Узкие улочки жизни - Вероника Иванова

Повезло мне с городом. Крупно повезло.

* * *

Хоффнунг штрассе начинается в стеклянно-бетонном деловом центре, но истинное своё лицо и характер проявляет квартала через четыре, когда модернизированные старые постройки и замаскировавшиеся под старину новые уступают место настоящим аборигенам.

Я прохожу этой дорогой каждый рабочий день вот уже почти пять лет — от станции подземки до дома, в котором расположился салон «Свидание», и каждый раз ощущаю себя так, будто путешествую во времени, впрочем, совсем недалеко в веках: на какие-то две сотни лет, не больше. Ройменбург — молодой город, юный побег в роще древних деревьев. Но тем заметнее разница между зданиями, помнящими дни бесчисленных графств и княжеств, и возведёнными по настоятельному требованию научно-технического и экономического прогресса. Доходные дома середины прошлого века и нынешние гостиницы, тщательно вписанные в существующий облик города, никогда не спутаешь между собой. А всё почему? Потому что у клочка земли, отведённого под фундамент, не было внятной истории, ему нечего было впитывать и запоминать, кроме надежд и чаяний архитекторов, строителей, а позже — людей, решивших провести свою жизнь в возведённом доме.

В любом старом городе сила памятников истории настолько велика, что новички гнутся под её напором и быстро дряхлеют душой, потакая страху отличиться от старожилов. А не подчинившиеся становятся выскочками, неуютными и неприкаянными. В таких домах невозможно жить: всё время чувствуешь себя словно на отшибе, за невесомой, но непреодолимой оградой. Словно находишься в тесной клетке. Я сам ухитрился побывать в такой ловушке, когда ездил в Венецию. Впрочем, города с женскими именами — это всегда очень отдельный разговор...

Выбеленная штукатурка стен, протравленный тёмной морилкой брус, массивные ставни с медными уголками и старчески поскрипывающими петлями. Да-да, именно ставни, а не практичные и современные ролль-шторы! Всё сохранено точно таким же, каким было полтора века назад. Хотя дом уже тогда строился лишь с намёком на типичные дома старой Европы, он вписался в отведённое место наилучшим образом. Стройный, вытянувшийся вверх на три этажа, с двух сторон поддерживаемый более старыми домами-братьями, легкомысленный и беспечный... Сразу и не скажешь, что внутри него скрывается одно из самых странных и таинственных частных предприятий Ройменбурга. Хотя, таинственность имеет обыкновение возникать вовне, а вовсе не внутри какой-либо вещи или событий. Любопытные вопросы рождаются от недостатка осведомлённости у непосвящённых наблюдателей, тогда как непосредственные участники не видят в своих занятиях ровным счётом ничего необыкновенного.

Откройте любую ройменбургскую газету на странице с рекламными объявлениями, только не задерживайте взгляд на пышных заголовках салонов гаданий и предсказателей судьбы, а сразу направляйтесь в левый нижний угол, и ищите скромную рамку, сплетённую из трилистников клевера. А потом прочитайте заключённый в неё текст, но не спешите смеяться или недоумённо поднимать брови, ведь всё написанное — правда. Чистая, как вода горных источников, на которой варится любимое пиво горожан. «Мы не торгуем счастьем, мы устраиваем свидание с ним. Дальнейшее зависит только от вас.»

Метеосводка обещала хмурый день, но это не повод оставлять ставни закрытыми. Порядок есть порядок, как любит приговаривать немецкая половина моей души, работа есть работа. В будни приём посетителей начинается чуть позже десяти часов утра, но персонал, разумеется, приходит заранее. Вернее, заранее приходим я и моя грубая мужская сила, потом начинается непродолжительное сражение со ставнями и дверным замком. Монстр, преграждающий путь в салон, нуждался в замене вот уже лет семьдесят, но леди Оливия категорически запретила приглашать мастера и тем более, самостоятельно копаться в недрах бронзового чудовища, дабы «не посягать на неприкосновенность чужого жилища», и туманно обронила что-то вроде «в решении любых проблем разумнее использовать переговоры, а не насилие». Доводы о том, что нежелательной прикосновенности может подвергнуться наше жилище, то бишь, салон, успеха не возымели. Признавать за дверным замком право на самоопределение вплоть до самоотделения я не хотел до тех пор, пока не простоял битый час, прячась от дождя под узким козырьком подъезда и посылая проклятия на головы всех, кого мог припомнить, начиная от неизвестного мастера скобяных дел и заканчивая самим собой, не догадавшимся захватить маслёнку. В конце своей, как сейчас помню, искренней и проникновенной речи, я отчаялся настолько, что обратился непосредственно к замку с предложением открыться, если он, конечно, желает, чтобы хоть один человек за сегодняшний день обрёл долгожданное счастье. То, что произошло дальше, не поддавалось ни малейшей, привычной каждому из нас с рождения логике: я отчётливо услышал, как язычок замка щёлкнул без участия ключа, и дверь ушла из-под опиравшейся на неё моей спины... Не нашедшее объяснения происшествие повлекло за собой два существенных изменения в материальном и нематериальном мире. Во-первых, я перестал ругаться с замком, а во-вторых, заменил коврик в прихожей на более мягкий и не елозящий по полированному паркету, потому что когда моя пятая точка познакомилась с приспособлением для очистки обуви, я имел честь прокатиться на нём до противоположной стены и прослушать бой напольных часов непосредственно над головой.

— Доброе утро!

Ранний прохожий, решивший, что я обращаюсь к нему, рассеянно буркнул в ответ: «Доброе», и пришлось вежливо раскланяться, чтобы не создавать впечатления сумасшедшего. Хотя, опасаться нечего: даже если моё поведение покажется странным или неуместным, ни упрёка, ни более серьёзных последствий не будет. Каждый имеет право на свободу быть таким, какой он есть, не больше и не меньше. До тех пор, пока не станет лезть со своей свободой на чужую территорию, разумеется.

Замок щёлкнул, приветливо, но слегка злорадно, словно подхихикивая надо моими злоключениями.

— Смейся-смейся, — равнодушно разрешил я. — Только когда нагрянут октябрьские туманы, не проси меня о свежей смазке.

Оставаться на улице для продолжения односторонней беседы не хотелось: сентябрь тоже начинал показывать свою тёмную сторону, слезливую и сопливую, поэтому я вошёл в дом, захлопнул дверь и тщательно вытер подошвы сапог о коврик.

Замок помолчал примерно с минуту, потом издал звук, похожий на ворчливый скрежет. Мол, пошутил неудачно, мол, мы же свои люди, всегда сочтёмся.

— Я подумаю.

Короткий вопросительный скрип.

— Подумаю, какую марку смазки выбрать. «Аккерсон», к примеру. Или больше подойдёт «Бауэр»?

Порыв уличного ветра пролетел через замочную скважину со свистом, больше всего напоминающим азартное удовлетворение.

Вот так почти каждое утро. Разговариваю с дверью. Это нормально? Для меня — вполне. Я вообще люблю поговорить. Правда, и одиночество люблю, но не одновременно, а порознь, когда устаю от общения. Собственно, поэтому и работа, выбравшая меня, не связана с толпами народа и намозоленным от бесконечной болтовни языком. Даже персонала в салоне количество весьма и весьма ограниченное. Собственно, я и...