Книга Голос - Дарья Доцук

Про меня бабушка говорила то же самое: «Бог уберег». Уберег ли?

Я вспомнила, как вышибло стекла между вагонами. Крупные стеклянные градины ринулись прямо в нас.

У меня подкосились ноги, и я упала кому-то на колени, успев спрятать глаза в сгибе локтя. Ухо и скулу оцарапало. Я этого не почувствовала – порезы защипало уже потом, когда женщина-медик в синем комбинезоне сосредоточенно обрабатывала мне лицо. Всю левую сторону лица облепило черной пылью и клочьями пепла. Опаленные волоски съежились и топорщились мелкими узелками.

Того, что у меня окровавлена нога, я тоже не замечала, пока не оказалась наверху, на площади перед метро. Джинсы и колготки разорвало на бедре, чуть выше колена. Небольшое багровое, почти черное пятно расползалось вширь. Боли не было.

«Надо в школу» – вспомнила я и, обретя цель, стала пробираться через наводненную людьми площадь под вой сирен.

Люди пытались дозвониться родным. Спохватившись, я тоже нашарила в сумке мобильный. Набрала маму, но звонок не проходил – сеть легла.

В небе зашумело, мы вскинули головы – вертолет МЧС садился прямо на Садовое кольцо.

5

Перед обратным рейсом мама занервничала:

– Нет, ну как вы тут будете?

Отец строго и многозначительно изучал меня из-под жестких бровей. Внушал что-то. Наверное, чтобы не тревожила мать. «Ты хотела – тебя привезли» – читалось в его глазах. Бабушка приобняла меня и ободряюще похлопала по плечу, защищая от отцовского взгляда.

– Все с ней будет нормально! – сказал отец маме. – Что ты расклеилась, как не пойми кто!

Он вышел на лестничную клетку и с силой надавил кнопку вызова лифта.

Мама обняла бабушку, поцеловала меня, но не уходила, а в нерешительности топталась на пороге, словно искала повод остаться. Но створки лифта со скрипом разошлись, и отец нетерпеливо крикнул:

– Наталья, поехали!

– Ну ладно, не скучайте. Если что, сразу звоните! – наспех попрощалась мама и, еще раз коснувшись губами моей щеки, поспешила за отцом.

Сразу стало невероятно тихо. Мы с бабушкой вышли на балкон и наблюдали, как родители, прикрываясь зонтом и виляя между лужами, спешат по мосту в гостиницу. Скоро нас будут разделять 1255 километров, я посмотрела в Гугле. Но жаловаться вроде как не на что – я же сама хотела от них уехать. Странно: а чувство такое, будто они меня бросили.

И этот бесконечный дождь… Бабушка сказала, что к дождю быстро привыкаешь, есть в нем какое-то спокойствие, умиротворение.

– Угу, – машинально согласилась я, хотя ни спокойствия, ни умиротворения не испытывала. Дождь – просто вода с неба, у него нет настроения. Счастливый увидит в нем радость, несчастный – тоску. Мне казалось, что этот дождь пошел для кого-то другого, и ему все равно, что о нем подумаю я.

Мама звонила каждый день, рассказывала обо всем: что было на работе, что ела, какая была погода. Когда мама расстроена или волнуется, она много говорит. А я, наоборот, молчу. Тут мы друг друга хорошо дополняем.

Иногда она вздыхала протяжно: «Никак не привыкну, что ты так далеко». Странно: мне казалось, она с удовольствием от меня отдохнет. Было стыдно признаваться, что с бабушкой хорошо. Лучше, чем было дома.

«Зато свежий воздух и смена обстановки!» – вспоминала мама и, наверное, представляла, как осенью я возвращаюсь веселая и здоровая и мы живем как жили: я хожу в гимназию, получаю пятерки, поступаю на иняз, заканчиваю с красным дипломом и устраиваюсь работать в крупную международную компанию.

На прощание мама передает мне фальшивые приветы от отца. Он всегда игнорировал эту формальность, и приветами у нас занималась мама. Думала, наверное, что маленькая белая ложь сделает его в глазах окружающих лучше, чем он есть.

«Да, спасибо! И он вам тоже передает огромный привет!» – любезно обманывала она кого-то по телефону, а отец в это время сердито и неодобрительно косился на нее из-за ноутбука.

Можно было сказать маме, что ничего страшного, мне его приветы не нужны, но не хотелось обострять. Мама считает отца частью себя самой, и моя догадка ее только уязвит. Да и разве не найдет она ему оправдания? «У папы сейчас много работы, он очень устает, он вообще неразговорчивый, но я-то вижу, как он волнуется и скучает!»

Я все жду, когда ей надоест в это играть. Пусть отец не передает мне приветы, мне все равно. Я ведь ему тоже не передаю. Или передаю? Наверное, мама работает на два фронта, пытаясь выстроить между нами шаткий мостик, который уже давным-давно рухнул. По мне, так лучше не ворошить старые доски.

Мы с отцом общаемся по расписанию. Каждый вторник: «Привет! Как дела? Деньги перевел». Думаю, он просто настроил автоплатеж и вспоминает обо мне, только когда приходит уведомление из банка.

Бывают вариации: «Приветствую! Деньги на карте. Что нового?» Если он в хорошем настроении, то может и немного пошутить: «Салют! Как жизнь? Ни в чем себе не отказывай!»

А я всегда отправляю одинаковое: «Привет! Все ок. Спасибо». Его наверняка это бесит, и он выговаривает маме, какая я неблагодарная. Как будто деньги на деревьях растут! К экзаменам надо готовиться, а не по курортам ездить.

Отец не верит в мою болезнь по той же причине, по которой не верит в Бога, – за отсутствием доказательств. Не может же он просто поверить кому-то на слово.

Я хорошо помню первый приступ, он случился в метро через месяц после взрыва. Помню и то упорство, с которым отец пытался выяснить, что́ со мной не так. Тогда он действительно за меня испугался, даже пропускал работу, чтобы возить меня по врачам.

Это были, конечно, «настоящие» врачи – кардиолог, эндокринолог, гастроэнтеролог и даже онколог. Я сдавала анализы, глотала зонд, делала УЗИ, снова и снова пересказывала ситуацию. С каждым повторением моя история становилась все короче, пока не превратилась в понятный врачам набор симптомов: «Учащенное сердцебиение, боль за грудиной, удушье, потемнение в глазах, предобморочное состояние, озноб, тошнота, рвота». Я проговаривала это автоматически, отстраненно, будто это не про меня. И уже не так обжигало стыдом, когда вспоминаешь, что тебя вырвало в метро у всех на глазах.

Тогда я понятия не имела, что от страха может так сильно тошнить, я вообще не знала, что такое паника. Даже во время взрыва не было такого острого испуга – тогда все внутри просто застыло.

Я едва успела выбежать на платформу, меня вывернуло прямо на мраморные плиты. Люди шарахнулись, и вокруг меня образовалась «мертвая зона». Никто не остановился. Наверное, решили, что я пьяная. Или наркоманка. Или беременная.

Прижимая рукав ко рту, я быстро пошла к эскалатору. Хотелось как можно скорее выбраться. Перед глазами скакали черные точки, голова кружилась. Сердце колотилось с такой пугающей частотой, что я думала, оно разорвется. Как можно было доверить ему целый организм? Скорее вытащить его оттуда и заменить, как старую батарейку. И невозможность этого приводила в отчаяние.