Книга Под знаком Софии - Елена Раскина

– Скоро ты увидишь тетку Эльзу! – сухо, резко, словно нерадивой служанке или надоевшему любовнику, сообщила мать. И, расчувствовавшись, добавила: «Мне нагадали, что она непременно вызовет нас в Россию. Императрица уже объявила своим наследником герцога Карла-Петера Ульриха…»

Глава 2

Таинственный гость

Через два года после воцарения императрицы Елизаветы Петровны в Штеттине появился таинственный человек, который, как поговаривали, считал себя современником Иисуса Христа и собеседником Понтия Пилата. Гость в совершенстве знал древнегреческий, древнееврейский и халдейский, не говоря уже о таких «будничных» языках, как английский, итальянский, французский, испанский, португальский, немецкий, русский, шведский и датский, и слыл личным предсказателем и другом короля Пруссии Фридриха. Звали его графом Сен-Жерменом, а иногда, при случае, графом Ракоци, маркизом Монфера и г-ном Салтыковым…

Этот авантюрист, которого гораздо охотнее сочли бы сумасшедшим, действительно владел поместьем Сен-Жермен в итальянском Тироле. Титул графа таинственный господин купил у папы и ловко скрыл под именем Сен-Жермен свое подлинное прозвание. Впрочем, у собеседника Понтия Пилата могло оказаться такое диковинное имя, что ни один язык просвещенной Европы не смог бы его произнести…

Про графа Сен-Жермена рассказывали разное: говорили, что он умеет читать запечатанные письма, превращать металлы в золото и предсказывать будущее. Мсье Сен-Жермен был виртуозным музыкантом и играл на флейте лучше своего царственного друга – Фридриха Великого.

Кроме того, как, облизывая пересохшие от волнения губы, рассказывала герцогиня Иоганна, граф – редкий красавец, не чета померанским коротышкам, высокий, стройный, черноволосый, словом, настоящий итальянец! «Ну почему же итальянец? – скептически замечал ее прозаичный муж. – Этот авантюрист называет себя египтянином, хотя с такой же вероятностью может оказаться жидом…»

– Но зачем же он появился у нас в Штеттине? – замирая от волнения, спрашивала герцогиня. – Вот уже несколько дней, как приехал, и нет, чтобы пожаловать к нам в замок! Сидит себе в плохонькой гостинице и никого не принимает…

– Граф здесь проездом, – терпеливо объяснял герцогине муж, – его цель – Берлин. Едет в гости к Его Величеству королю Фридриху. А пока решил побаловаться штеттинским пивом… Или завести интрижку с какой-нибудь здешней красоткой…

Герцогиня Иоганна была другого мнения об этом таинственном визите, но даже она не могла предположить, что личный предсказатель короля Фридриха приехал в Штеттин ради ее дочери, которая еще недавно ходила в штопаных чулках и, вместе с веселыми сыновьями скучных бюргеров, воровала яблоки в окрестных садах… Фике росла странным ребенком – угрюмым, неулыбчивым, вечно погруженным в свои грезы, которые она доверяла лишь французской гувернантке.

С матерью Фике разговаривала редко – и не потому, что боялась обильно сыпавшихся на ее головку крепких затрещин (рука у герцогини была фельдфебельская!), а потому, что считала Иоганну неумной и суетной. Герцогиня платила дочери такой же неприязнью, в присутствии отца называла ее мартышкой, отбирала подарки дядюшки Фрица – короля Фридриха – и частенько запирала Фике в комнате, для острастки. Отпирала принцессу сердобольная гувернантка Елизавета Кардель – мадемуазель Бабетта – и, чтобы утешить обиженную девочку, рассказывала ей о чудесном городе Марселе, откуда была родом, и о далеком Средиземном море, на берегах которого родилась Европа…

Но Фике гораздо больше интересовала далекая Россия, благодаря которой у нее появились новые чулки, а на хорах штеттинского замка заиграли музыканты. Богатая, сказочная Россия и ее правительница – красавица Эльза, вот о чем Фике была готова говорить день и ночь. Но мадемуазель Бабетта этих тем не поддерживала, а Иоганне надоело отвечать на вопросы дочери.

Фике попыталась заговорить о таинственной России со своим наставником, обучавшим ее Закону Божию, истории и географии. Он рассказал девочке, что православная или греческая церковь – древнейшая из христианских церквей, потому что более всех приближена к вере апостолов. Однако дальнейшие разговоры о России наставник почему-то прекратил – наверное, понял, что не стоит внушать примерным лютеранам уважение к греческой церкви. Так что Фике мечтала о России в одиночку, но в канун нового, 1743 года, в шттетинском замке случилось необыкновенное событие, перевернувшее скучную жизнь Ангальт-Цербстского семейства…

Вечером первого января вся семья собралась в сумрачной капелле штеттинского замка, где играл лучший в городе органист. Фике слушала суровый рокот органа, и ей казалось, что это море, которого она никогда не видела, но о котором слышала от француженки воспитательницы, шумит у самых сводов и пытается ворваться в залу. Ну, наверное, чтобы затопить ее вместе с присутствующими. Мадемуазель Бабетта говорила, что римляне называли это море внутренним, потому что его берега заключали в себя весь мир. Фике закрывала глаза и представляла себе реку без берегов, сияющую словно весеннее небо над Штеттином и рокочущую словно орган.

Герцог Иоганн отбивал сапогом такт, его жена мечтала о предстоящем свидании с очередным «cher ami»… А француженка гувернантка поеживалась от холода – она никак не могла привыкнуть к померанским морозам, да и капеллу так плохо протопили! Герцог, увы, был очень скуп…

Фике, зажмурившись, блуждала по берегам своих грез, как вдруг в зале появился незнакомец. Вошел – и стал за спиной Фике, полуобняв деревянное кресло с резной спинкой, в котором сидела девочка.

Фике не сразу заметила вошедшего, но герцогиня Иоганна обернулась и замерла от изумления. За спиной ее дочери стоял смуглый темноволосый человек – высокий, худощавый, с точеными кистями рук, тонкими, длинными пальцами музыканта и улыбкой, в которой знание мешалось с печалью. Под пристальным, пронизывающим взглядом его слегка косящих глаз бесцеремонная Иоганна впервые в жизни почувствовала себя неловко. Она облизнула пересохшие от волнения губы, тихо спросила: «Кто вы?». «Граф Сен-Жермен, сударыня, – улыбаясь, ответил ей гость. – Я хотел бы поговорить с вашей дочерью. Наедине…»

– Но это совершенно невозможно! – охнула Иоганна, а ее супруг, только заметивший вошедшего, сердито буркнул:

– Моя дочь не разговаривает с посторонними!

А Иоганна спросила, каменея от испуга:

– Да как вы вошли сюда?

Взгляд гостя внезапно потеплел. Незнакомец ласково улыбнулся герцогине, и она совершенно успокоилась, как будто в неожиданном появлении таинственного господина не было ничего необычного и пугающего. Потом гость прикоснулся рукой к головке Фике, и девочка кубарем скатилась со стула и подбежала к загадочному графу, улыбаясь ему так, как никогда не улыбалась домашним.

– Оказывается, этот волчонок умеет улыбаться! – сказала герцогу Иоганна.

– Да сядьте же вы! – приказал дочери герцог.

В чудеса он не верил, в магнетизм тоже и собирался было указать гостю на дверь, как вдруг граф Сен-Жермен, словно прочитав мысли и намерения Иоганна-Христиана Ангальт-Цербстского, протянул ему запечатанное письмо.