Книга Контрольная диверсия - Михаил Белозеров

— Что есть, то есть. Знал бы, на себе припёр бы.

Сдох, но припёр бы, решил он с таким ощущением, словно сделал уже это. Его опять стали мучить сомнения в профпригодности. Может, действительно, автомат взять? Дюже простое всегда кажется сложным, пока ты боишься или сомневаешься.

— Разберёмся, — заверил его Пророк, скачивая фото себе на мобильник.

И Цветаев почувствовал, что виноват, так виноват, что его во веки веков никто не простит. Злость всколыхнулась в нём холодной волной, и он испытал сильное чувство неприязни к Кубинскому.

— Чем-то на нынешнего Макаревича похож, — высказался Жаглин, разглядывая фото. — Ляха бляха!

— Точно, — через силу обрадовался Цветаев и снова с ненавистью посмотрел на Пророк. Пророк ничего не заметил. — А я думаю, ну, где я его видел? — сказал Цветаев. — У него ещё банковская карточка была.

Пророк взял карточку.

— Алекс Фогель, — прочитал он. — Это уже кое-что! Жаль, кода не знаем.

— Знакомый, что ли? — ехидно поинтересовался Жаглин, с жадностью поглощая горячий пельмень.

— Сдаётся мне, ты действительно завалил не сотника, а профи из «чвашников». Надо уточнить.

— Не может быть, — буркнул Цветаев, попадаясь на дешевую лесть. — Дался легко.

Злость отпустила его, как рак, ухвативший за палец. Вместо неё пришли апатия и усталость. Он принялся жадно есть. Пельмени были сочными, и сами собой проскакивали в желудок. Но особенно хороши они были с бочковыми помидорами, прямо елей для души, а не пища.

— И на старуху бывает проруха, — высказался Пророк.

— А почему немец? — спросил Жаглин, вытирая усы.

Пророк только пожал плечами, давая понять, что вопрос не к нему, а к создателю.

— Фото сотри, — посоветовал он, возвращая Цветаеву телефон.

— А сам не боишься? — спросил Цветаев, демонстративно пряча телефон в карман, и почесал шрам на груди.

Плевать на опасность, решил он назло Пророку.

— Сам не боюсь, — на этот раз с вызовом заверил его Пророк.

Он вечно ходил куда-то с этими фотографиями и получал инструкции, что и как делать, а потом Цветаев отправлялся на задания и совершал подвиги.

— Да за тобой охотились серьёзно, ляха бляха! — наконец-то сообразил Жаглин. В его голосе прозвучали нотки зависти, гипс не давал ему возможности участвовать в операциях. — А мне одни рядовые попадаются, — Жаглин кивнул на подоконник, где стояла банка, на три четверти полная рублёвок.

— Будет и на твоей улице праздник, — почему-то зло среагировал Пророк, и скулы его стали твёрже. — Если по всем правилам, то «сетку» накинут. На весь город сил у них, конечно, не хватить, а на наш район достаточно, или будут накидывать на каждый по очереди, пока не добьются результатов.

До этого они, чтобы далеко не ходить, облюбовали нижнюю часть Липок, на Кловском спуске. Оттуда страха ради пришлось уйти после того, как пропал Орлов. Никто не верил, что он предаст, но Пророк был непреклонен: «Устав писан кровью! И баста!» Чёртовы принципы Пророка! Поэтому они поднялись на два квартала выше, под скворечню белых ворон, Гончара, 30. Орлов об этой квартире не знал. Знал только одни Пророк. Все планы были у него в голове, а записей он принципиально не вёл.

Он потянулся и бросил в банку сотню, а потом налил водку.

— Что толку… — отозвался Цветаев, с огорчением понимая, что особо гордиться нечем.

Ложная это была гордость. Не для этого они здесь сидели, чтоб допускать такие промахи. Он только сейчас сообразил, что рядовой бандерлог не стал бы никого выслеживать. Рядовой трясётся от страха в развалинах до утра. Чёрт! — он всё понял. Надо было самому догадаться, что немец нужен был живым.

— Ладно… — согласился он униженно, — я завтра снова туда пойду.

— Не пойдёшь! — заверил его Пророк. — У тебя новое задание.

— Какое? — с недоверием спросил Цветаев и в знак протеста со стуком поставил рюмку на место.

И опять глухая злоба поднялась в нём. Ох, как он не любил себя в таком состоянии и гасил подобные вспышки, понимая, что на войне они неизбежны и что как бы ты хорош ни был, всем не угодишь, особенно Пророку.

— Пока не знаю, — хитро ответил Пророк и снова подмигнул, но на это раз Цветаев сделал вид, что не заметил его реверанса. — Ладно, давай, рюмка — не микрофон.

Третий тост был за тех, кто не вернулся, и они выпили стоя и молча, не вытирая губ. И снова перед ним промелькнула череда лиц всех тех, кто погиб, и Димы Краснова, и Политыкина, и Генки Белоглазова, который казался старым и не сберёг себя, и Андрея Сергеева из Песок (его дом стоял над рекой Волчьей), он не умел говорить по-украински и, похоже, на этом попался, и конечно же, Гектора Орлова, с которым Цветаев дружил и учился в одном классе, а потом часто пересекался в компаниях. Орлов пропал при невыясненных обстоятельствах, и Цветаев чувствовал, что Кубинский считает Орлова дезертиром, но не говорит об этом. Он не упоминал также по понятным причинам третьего друга — Лёху Бирсана, вычеркнул его из памяти, словно его и не было с ними ни в школе, ни потом, когда на Востоке началась революция. После истории с Орловым они не ходи на задание толпой, а действовали исключительно по одиночке. Существовала, правда, маленькая надежда, что кто-то жив, просто не может подать весточку. Каждый раз, согласно принципам Пророка, они меняли явку, и каждый раз Пророк мрачнел всё больше. «Думаете, мне ждать надоело. Никому не надоело, а мне надоело?.. Самый хороший учитель в жизни — опыт. Берёт, правда, дорого, но объясняет доходчиво. Так что не валяйте дурака». После таких слов с ним никто не хотел спорить, и все чувствовали себя идиотами.

Они высосали бутылку и проглотили все пельмени. В тарелке остался мутный бульон с перцем. Цветаев наклонился и выпил бульон, и ощущение сытости наполнило его. Глаза стали слипаться, мир сделался фрагментарным: момент, когда между бровей у Пророка легла тяжелая складка, Цветаев пропустил.

— Какой сегодня день? — вдруг спросил Пророк, мрачнея с каждой минутой всё больше и больше.

Рваная губы дёрнулась, и в глазах появилась тоска. Завёлся Кубинский, тяжело думал Цветаев, с трудом разлепляя веки. Теперь будет злиться на весь белый свет. А куда деваться? Он сам себе слово дал биться до полной, абсолютной победы, и мы за компанию с ним тоже слово дали, но от этого мы не стали хуже или лучше, мы такие, как есть, мы такими были всегда и, надеюсь, останемся такими же впредь.

— Суббота.

— Чётная или нечётная?

— Чётная, — уверенно ответил Жаглин, в надежде, что Пророк посвятит его в свои тайны. Он усердия он даже вытянул шею и замер.

— Так, — поднялся Пророк, не обращая внимания на него и глядя поверх голов, — я пошёл, — сказал он, забирая рваный червонец.

У него действительно был большой лоб не только в физическом плане, но и в плане пророка. Пророк предсказывал будущее, и с его слов оно казалось лучезарным. Трудно было в это не поверить, ещё чуть-чуть усилий, ещё чуть-чуть, и ещё, и ещё, и мы победим — так говорил он.