Книга Леопард за стеклом - Альки Зеи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вслед за этим послышался тихий голос мамы:
— Только не Гитлер, господин консул!
Тогда папа кивнул маме, чтобы она замолчала, а тетя Деспина стала громко предлагать всем кофе и пирожные. Мы вышли из-за витрины — посмотреть, не подают ли пирожные на тарелках, украшенных изображениями странных ярких птиц. И тут появился папа — он нас увидел и немедленно выслал в комнату. Однако я успела заметить, что руки его тряслись, как бывает, когда он сильно разозлится.
Но мы отправились не в свою комнату, а прямиком к дедушке.
Дедушка стоял на верхней ступеньке лестницы, которую он держал в кабинете, чтобы доставать до книжных полок под потолком, и листал очередного «древнего».
— Дедушка, они повесят епископа в центре площади! — закричала Мирто. — И когда подует ветер, его ряса будет развеваться.
— Дедушка, — добавила я, — а нас, детей то есть, заберут у вас и, может, даже бросят в яму с известью и…
Дедушка не дал мне закончить фразу, с громким треском захлопнув своего «древнего».
— Что за глупости вы несете?
— Это не мы, а губернатор, — вставила Мирто. — Он еще сказал, все это произойдет, когда придут большевики.
Дедушка явно был в ярости. Мы никогда не видели его таким. Он спустился с лестницы и подошел к нам. А затем сказал очень серьезно:
— Все это чушь, пусть даже так говорит губернатор! Мало им, понимаешь, короля, они чего похуже хотят.
— Чего-чего похуже, дедушка?
Тогда дедушка начал говорить о древних эллинах, у которых когда-то был вождь, и звали его Перикл (ну надо же, прямо как папиного начальника!), у них была демократия, и все люди жили свободно и счастливо. Поэтому та эпоха называется Золотым веком Перикла. И у нас, современных греков, тоже когда-то была демократия, но сейчас правит король. Но хуже всего диктатура… Дедушка говорил бы и дальше, но мы захотели спать и начали так зевать, что он сказал:
— А теперь бегом в кровать и сладких снов!
Пока мы чистили зубы, как и положено перед сном, Мирто предложила помыть и рот с мылом, потому что мы целовали руку епископу. Сказано — сделано, и, крикнув «фу!», мы спросили друг друга: «Ну что, пахну я по-епископски?»
Когда мы улеглись в постель, Мирто повернулась ко мне со словами:
— Пусть дедушка болтает про своего Перикла, а мне нравятся короли. Тетя Деспина сказала, что, если бы не король Константин, Греция все еще была бы в рабстве у турок.
— Да ты что! — рассердилась я. — Дедушка говорит, что если бы не Венизелос!
— Нет, если бы не король, — уперлась Мирто.
— А Никос говорит, что все короли — дураки.
— В сказках!
— Нет, взаправду!
— Ты еще маленькая и ни в чем не разбираешься!
— А ты — жулик, жулик, жулик! — кричу со злостью. — В прошлом году ты была за Венизелоса, вырезала его фотографии из газет и всем подряд твердила, что хочешь, чтобы он был твоим дедушкой.
— И что с того? А теперь я хочу дедушку-короля! — кричит мне Мирто.
— А ты забыла, — продолжила я, — когда мы были маленькими и Венизелос приехал на наш остров, на открытие почты, он пожал руку дедушке, а нас погладил по голове? Помнишь, потом наши волосы пахли мылом «Котикура»… а не по-епископски!
— Вот еще, нашла чем гордиться! — задрала нос Мирто. — Король моется розовой водой и жасминовыми брызгами, а на голове у него — золотая корона.
Тут в нашу комнату вошла Стаматина, чтобы закрыть ставни, и мы ее спросили:
— Стаматина, а ты за кого: за Венизелоса или за короля?
— За мою несчастную судьбинушку, — мрачно ответила она. — Вот вам и разговоры после всех этих приемов. — Она закрыла ставни, хлопнув ими со всей силы, и добавила: — Да кто бы ни пришел, боюсь, меня он не спросит. Ведь я всего лишь неграмотная служанка.
Все это как-то очень запутанно и непонятно, решила я, когда Стаматина вышла.
— ОЧСЧА? ОЧПЕЧА? — донеслось с кровати Мирто.
— ОЧПЕЧА! ОЧПЕЧА! — отозвалась я недовольно и спросила в свою очередь: — ОЧСЧА? ОЧПЕЧА?
— ОЧСЧА! ОЧСЧА! — почти пропела мне в ответ Мирто.
Мы уезжаем в деревню
Башни, амбары и лачуги
Так шли дни, и приближалось время нашего отъезда в деревню. Мы изнемогали от нетерпения, дожидаясь того счастливого момента, когда гостиную откроют для генеральной уборки, а Стаматина позовет нас потрогать леопарда. Уже началась жара, да какая! Море бороздили лодки и катера. Теперь было не до скуки, даже если нам и приходилось проводить все воскресенье на веранде.
Мы смотрели на лодки, как они плавают туда и обратно — одни на веслах, другие с поднятыми парусами, — или на катера, которые обгоняли друг друга, оставляя за собой длинный пенный след. Конечно, в деревне все было совсем по-другому: там мы и сами могли сесть в лодку и плыть, сидя на носу и свесив ноги в воду. Я подсчитала и решила, что до отъезда осталось еще десять дней (мы каждый год уезжаем в одно и то же число), но тут услышала, как мама говорит тете Деспине:
— Может, возьмешь их — и поедете? В этом году лето началось раньше.
От радости я почувствовала себя на седьмом небе и помчалась с новостями к Мирто.
— Вот еще глупости! — фыркнула сестра. — Каждый год мы уезжаем десятого июня.
— Мама сказала, что уже жарко и…
— Глупости, — повторила Мирто.
Однако тут же побежала к тете Деспине — выяснить, правда это или нет.
Она вернулась, задыхаясь от бега и нетерпения.
— А у меня для тебя такие новости, что ты подпрыгнешь! И это не то, что ты думаешь. Мы пойдем в школу! — провизжала Мирто и запрыгала на одной ножке. — В настоящую школу. Папа только что вернулся с работы и сказал это. Господин Периклис поговорил с господином Каранасисом, так что он возьмет нас в школу «со скидкой».
— Что значит «со скидкой»? — насторожилась я, не очень-то поняв, что это такое.
— А то и значит! Мы будем меньше платить, — объяснила Мирто. — Частная школа нам теперь по карману. Хотя тебя все равно не возьмут, ты же не знаешь, сколько тычинок у цветка яблони.
Я поняла, что она это нарочно, но у меня не было настроения ссориться. Мы пошли ко взрослым, которые были в столовой, — все сидели за большим столом. Мы хотели вызнать у них подробности про школу, но никто не стал с нами разговаривать, потому что мама взяла бумагу и карандаш и начала считать: столько-то пойдет на обучение (наверное, «со скидкой»), столько — на форму, столько — на ранцы и еще на целую кучу скучных вещей.