Книга Дочь седых белогорий - Владимир Топилин

Обезумевшее от страха и боли животное попыталось сбросить с себя ненавистного врага. Сохатый встряхнул головой и глубоко, натуженно застонал. Однако попытки избавиться от собаки оказались бесполезными. Пронзив мёртвой хваткой на затылке таёжного исполина жизненно важные нити, лайка не разжимала свои челюсти. А быстрое течение реки несло их к окончанию промоины.

За несколько метров до границы между жизнью и смертью сохатый сделал последнюю отчаянную попытку вырваться из плена. Резко рванувшись, он выкинул передние ноги на лёд. Не имея какой-то опоры, острые копыта лишь скользнули по гладкой поверхности и, не задержавшись, вновь утонули в воде. Потеряв последнюю точку опоры, не удержав равновесия, зверь медленно погрузился в чёрную пучину. В воздухе в последний раз мелькнули судорожно бьющиеся лапы собаки и согнутые в судороге ноги сохатого. Ещё одно мгновение, и они исчезли подо льдом. Как будто насмехаясь над своими жертвами, коварная река свернула бурное течение в маленькую воронку. Откуда-то из глубины на поверхность вырвались воздушные пузыри.

Неожиданное исчезновение добычи и собрата озадачило собак. Всё ещё не понимая, что произошло, они в растерянности и замешательстве смотрели в воду. Яростный лай сменился жалобным повизгиванием. Они все ещё верили и ждали, что вот-вот и из-под края промоины покажется вытянутая голова зверя и их друга.

С берега, ловко переставляя лыжи, на помощь бежал человек. В ожидании поддержки собаки бросились ему навстречу, призывно, как будто что-то хотели сказать, залаяли взволнованными голосами и, увлекая хозяина за собой, вернулись к месту трагедии. Но и теперь их встретила гнетущая пустота и черные волны узкой промоины. Понимая, что произошло непоправимое, лайки жалобно заскулили, подавленно опустили головы и, не глядя на человека, присели неподалёку от полыньи.

Охотник остановился рядом с собаками. Его глаза были полны печали. Медленно осмотрев место трагедии, он воткнул приклад ружья в снег, снял с головы лохматую шапку, рукавицы, бросил их себе под ноги и закрыл лицо ладонями. Потом, как будто очнувшись от глубокого забытья, оторвал руки и напряжённо прислушался.

Узкий разрез глаз взором сокола бесполезно блуждал по белоснежному панцирю льда и снега. В сознании вспыхнула надежда: «А вдруг?!» Губы охотника шептали какие-то непонятные, бессвязные слова. По загрубевшим на ветру и холоде щекам к редкой бороде скатились две прозрачные слезинки.

Прошло немало времени. Удостоверившись в бесполезном ожидании, охотник вздрогнул, глубоко вздохнул, медленно надел шапку, рукавицы, закинул за плечи ружьё и, круто развернувшись, пошёл к берегу. Собаки, понуро опустив головы, побрели следом.

На месте недавней осады, там, где собаки держали сохатого, охотник остановился, стал внимательно изучать следы. Опытным взглядом осмотрел приходной след зверя, утоптанную площадку, кровь на снегу, резкий рывок и бегство таёжного исполина от опасности. Особое внимание уделил цвету крови, её обилию и месту. Потом снял лыжи, стал ходить по площадке, представляя себя на месте раненого зверя. В заключение непродолжительного расследования следопыт разочарованно развёл руками и о чём-то со скорбью сказал сидевшим рядом собакам. Как будто понимая его речь, лайки виновато опустили головы, отвернулись в сторону. Но в словах хозяина не было укора в адрес своих верных помощников. Они отлично исполнили свои обязанности. В случившемся не было их вины.

Человек это прекрасно понимал и видел по следам на снегу. Наоборот, это он не смог предвидеть события. Ему надо было просчитать, в каком состоянии находится раненый зверь и что предпримет в дальнейшем для своего спасения. Стрела, выпущенная из лука сына, пронзила жизненно важный орган сохатого – печень. Если бы он не поспешил… Следы и кровь на снегу рассказали охотнику, что раненый зверь был обречён. Стоило подождать какой-то час, и ноги сохатого не выдержали бы слабое тело.

Охотник вытащил из-за пояса топор, срубил небольшую сушинку, наколол дров. Затем разбил обухом старый пень, набрал горсть ржавой трухи, осторожно пересыпал её с тоненькими щепочками и приготовился к священнодействию. Запустив загрубевшую руку во внутренний карман парки[2], он вытащил драгоценный трут и начал быстро добывать огонь. Через несколько минут от быстрого вращения смолистой палочки задымилась нагревшаяся труха. Маленькие, тлеющие искорки поползли по тонким, сухим лучинкам. От настойчивого дыхания вспыхнул огонь.

Где-то далеко в займище едва слышно щёлкнул сучок. За ним послышался лёгкий шорох. Собаки настороженно приподняли остроухие морды, прислушались к тайге, но голоса не подали. Они узнали шаги знакомого человека. Одна из лаек, самая молодая и проворная, вскочила на ноги, приветливо закрутила калачом хвоста и побежала по лыжне навстречу идущему. После этого неподалёку послышался недовольный голос, пронзительный визг собаки, получившей несильный удар палкой. Через мгновение из густого курослепа выскочила обиженная лайка. Поджав хвост, она молча подошла к лиственнице, легла на снег и недовольно посмотрела назад.

Вот неподалёку качнулись ветви молодой поросли. По проложенной лыжне к костру из тайги вышел охотник. На его раскрасневшемся лице отпечатались дорожки горячего пота. Меховая парка распахнута, что говорило о его торопливом передвижении. Не доходя нескольких метров до стоянки, он снял из-за спины тугой лук, колчан со стрелами, повесил их на толстый сук лиственницы и, посмотрев по сторонам, удивлённо спросил:

– Отец, где сохатый?

Тот, к кому были обращены слова, с укоризной посмотрел на своего сына, подправил костёр под закипавшим котелком, глубоко выдохнул и грозно заговорил:

– В твоём теле, Хактын, слишком много жира! Почему так долго топчешь мой след? Я думал, что ты лёг спать.

– Юкса на лыжах порвалась. Пришлось шить новую, – краснея до кончиков ушей, ответил Хактын.

– Не абманывай своего отца. Загбой карашо знает крепление на твоих лыжах. Сам телал. Юксы крепки, как медвежьи жилы. Просто у тебя кароткие ноги!

Ещё больше смутившись, молодой охотник отвернулся от отца и обиженно надул губы. Загбой, не обращая никакого внимания на него, продолжал выговаривать:

– Твои глаза слепы, как у крота! Ты не мог остановить сохатого с первого раза! Зачем ты стрелял в печень, если на твоих стрелах железные наконечники? Нато бить в лопатку. Сейчас бы ты уже тавно ел жареные губы зверя.

– Я стрелял далеко. Там были кусты, – попытался оправдаться Хактын, но Загбой резко перебил его:

– Твои руки слабы, как лапки у лягушки! Они не могут натянуть тетиву лука! Твоё место в чуме, рядом с женщинами за вытелкой шкур! – проговорил он и быстрым взмахом руки дал понять, что разговор окончен.

Сказанные в сердцах слова отца подействовали на сына удручающе. Ничего не отвечая, он стал бесполезно крутить в руках мохнатые рукавицы.

Однако суровые высказывания Загбоя в адрес Хактына были недолгими. Через минуту, подчёркивая свой покладистый, уравновешенный характер, он заговорил более спокойно. Опытный охотник рассказал о том, что совсем недавно произошло здесь, на реке. Хактын слушал речи отца с широко открытыми глазами. Ещё ни разу в своей жизни он не знал такого случая, чтобы вместе с утонувшим зверем погибла собака.