Книга Я и мое чудовище - Дарья Доцук

— Где Наташа? — будничным тоном поинтересовалась мама. Я завидую ее умению игнорировать все плохое и никогда об этом не упоминать, вроде как в приличных семьях это не принято.

— На кухне, с бабушкой чай пьет, — как у доски отрапортовала я. Почему-то показалось, что мама накажет Наташу, если узнает, что та подглядела, как папа раскрошил телефон.

— Мы тоже чаю хотим, да, Маркуш? — улыбнулась мама, качая Маркушу. — С пирогом и с печеньем, и с вареньем. И Леру пригласим, да? Скажи: Лера, пойдем чай пить!

Маркуша просветлел, моторчики самолетика закрутились вновь. Он слабо ухватил меня за рукав:

— Падем! Цяй пить!

— Пойдем, — сказала я.

Может, у нас и вправду ничего не случилось. Мама с Маркушей «полетели» на кухню, и я послушно побрела следом. Не надо оборачиваться и смотреть, как папа все еще бьет подошвой телефон, пытаясь вдавить его в землю.

За чаем никто не поднимал тему ссоры. Мама нянчила Маркушу, а Наташа негодовала, что он где-то подцепил слово «тупо». Ну, ну, интересно, где?

— Представляете, Евгения Пална, я ему говорю: «Маркушенька, пойдем гулять!», а он мне: «Тупо!».

— Тупо, — радостно подтвердил братец и рассмеялся.

Я тоже не удержалась, да и мама с бабушкой усмехнулись. Но Наташа сделала такое обиженное лицо, что мы сразу притихли.

— Зачем ты опять повторяешь это плохое слово? — простонала Наташа.

— Аптяп! — кивнул Маркуша, но внезапно почувствовал необходимость завладеть мамиными очками и сосредоточился на этом занятии.

— Приличные мальчики так не разговаривают. И не трогай, пожалуйста, мамины очки! — в шутку поддержала Наташу мама.

— Да он даже не знает, что это значит, — прыснула я.

— Все-е-о зна-ает, — довольно проурчал Маркуша, и все расхохотались в голос. Даже Наташа позволила себе едва заметную улыбку.

Когда Маркушу только привезли из роддома, он мне не слишком понравился. У него была почти прозрачная кожа, и сквозь нее просвечивали голубые венки. А потом он стал набирать вес так быстро, словно его кормили сплошными бургерами с картошкой фри, и уже через месяц превратился в забавного щекастого толстяка. Все, что он умел, так это сжимать кулачки, как какой-нибудь краб. Что ему ни дай — все хватает. Я развлекалась тем, что клала рядом с ним погремушку, и он отчаянно к ней тянулся, аж гудел от напряжения. Правда, никак не мог догадаться, что нужно перевернуться на бок, чтобы достать. Потом прибегала Наташа и выговаривала мне что-нибудь вроде: «Как можно так издеваться над малышом! Отдай ему погремушку!». Я, конечно, отдавала, но мы с Маркушей оба знали, что это такая веселая игра, а Наташа просто нудит. К тому же однажды он все-таки научился переворачиваться. И все благодаря мне! А то так бы и лежал до сих пор на спине и кроме потолка ничего не видел.

Еще у Маркуши целый год прямо на макушке была дырка, затянутая кожей. Совершенно жуткая вещь! Если потрогать и чуть-чуть нажать, кажется, что внутри пусто. Хотя, разумеется, там у него мозг. Впрочем, он об этом еще не знал. Когда дырка заросла, я сказала Маркуше, что теперь мы не сможем выяснить наверняка, есть ли у него все-таки мозг или нет. Маркуша стал щупать голову и в конце концов разревелся. Ох, и влетело мне от Наташи! Но потом я исправилась и научила его, что если в голове хрустит, когда жуешь, значит там мозг! Я вообще очень ответственная сестра!

В коридоре тенью промелькнул папа. Даже не остановился узнать, чего это мы хохочем. Теперь-то ему не до смеха. Дважды пропищала сигнализация его машины, и он куда-то уехал.

Мама с бабушкой погрустнели. Наташа схватила Маркушу и, сюсюкая с ним, что есть мочи, собралась уходить. Она с намеком тронула меня за плечо, мол, мне тоже следует испариться вместе с ними.

Мама заметила этот жест и сказала Наташе:

— Идите, идите. Лера нам не мешает.

Мы остались втроем. И сразу вспомнилась сегодняшняя ссора. От нее уже никуда не деться. Даже если очень постараться подумать о чем-нибудь другом. Бабушка протяжно вздохнула и включила чайник. Внутри у чайника зашипела вода. У меня внутри тоже как будто что-то зашипело. Сильно закружилась голова, и все на пару секунд стало нереальным.

Наконец в небе громыхнуло, и об окна разбились первые капли дождя. Мне резко полегчало, как будто невидимый врач вколол какое-то лекарство мгновенного действия. Для меня нет ничего уютнее и спокойнее летнего ливня. Кажется, он способен умыть все на свете, пропитать воздух сладкой свежестью. С дождем всякий раз начинается новая жизнь.

Я представила папу. Он сейчас несется по шоссе и злится, может, даже вслух. Бешено ходят туда-сюда «дворники» на лобовом стекле. Папа врубил радио на полную громкость и слушает новости, чтобы хоть немного отвлечься. Или наоборот едет в полной тишине и орет на других водителей. Я послала ему телепатический сигнал, чтобы на выезде из города он передумал, развернулся на парковке супермаркета, и переждал бурю дома, а не где-нибудь на трассе. Впрочем, дома, судя по всему, разыгралась буря похлеще, чем на улице. И папа спасается именно от нее, от этой домашней бури. Наверное, даже не замечает дождя.

Глава 5. Чайки

— Представляешь, сломал мой телефон, — доложила мама бабушке. — Так и валяется там на газоне.

Бабушка среагировала моментально и метнулась к двери:

— Намокнет же! Надо подобрать. Может, еще починить сумеем.

— Да все уже, мам.

— Нет, ну как же, — слабо возразила бабушка и опустилась на стул, повинуясь маминому строгому взгляду.

— Новый куплю.

— Телефон-то за что? Не понимаю, — покачала головой бабушка и шумно отпила из чашки.

Они говорили так, будто меня тут вообще нет. Надо было помахать у мамы ладонью перед лицом, чтобы привлечь внимание, и крикнуть: «При чем тут телефон! Из-за чего вы поругались?», но я сдержалась. Случись все это в солнечный денек, я бы, может, и не утерпела, разошлась бы на полную. Я ненавижу, когда они ссорятся. Оба до того упрямые, что могут дуться друг на друга целый день, как дети. Но чтобы папа сломал телефон и куда-то уехал — такое у нас впервые. Обычно он просто уходит прогуляться или сидит в интернете.

Во время дождя хочется уползти в свою берлогу и помолчать. Послушать песни китов. Когда грустно, от них можно разрыдаться на ровном месте, а когда хорошо — мечтать, как я стану фотографом дикой природы и волонтером по сохранению исчезающих видов животных. Как буду нырять с аквалангом, и снимать дельфинов, морских черепах и горбатых китов. Я думала о том, чтобы выучиться на океанолога, но химия и физика в отличие от биологии даются мне с большим трудом, так что папа посоветовал попробовать себя в чем-то другом.

Прошлым летом я нашла на пляже молодого тюленя — он крутился на мелководье возле помятой пивной банки, которую слизнула с берега волна, и норовил отхватить жестяной кусочек. Еще чуть-чуть и его игра могла бы обернуться гибелью. Я сфотографировала эту сцену на телефон и забрала банку. Тюлень так на меня разозлился, что мотнул головой и обнажил зубы. Дома я показала снимок маме, чтобы она написала об этом случае в свою газету.