Книга Проза Дождя - Александр Попов

С тех пор и запели птицы, и заголосили звери, и травы зашелестели.

А пока: Он – и Океан. И всё.

Третье яблоко

Господь уронил на землю три яблока. Первое тому, кто умеет рассказывать. Оно досталось мне. Второе тому, кто умеет слушать. Оно свободно. Третье тому, кто понимает. Оно у Ньютона.

Ченч

Время такое амебное было. Все и всё делилось на части. Вожди, начиная с Ильича, кепки таскали. В шляпах, удлиняясь, семафорили враги трудового народа. Трудно представить было такое, что кто-то, когда-то, пусть даже не по своей воле, сменит кепку на шляпу. Но – на то она и Россия, что всё невозможное в ней возможно.

Стоял в нашем городе смотрящий за образованием, Максим Горький, стоял, естественно, в кепке, подавая пролетарский пример будущим педагогам. Возвышаться ему в этом головном уборе века отмерили. Шляпных дел мастера в его сторону и взглянуть опасались. Но беда в России всех по очереди бьет. Дошла она и до вождей. Правда, не при жизни она их по темечку тюкает, а чуть попозже. Из мавзолея вынесли, из библиотек изъяли, а в одну из ночей черед и до памятников дошел.

Подъехали служивые, смотрят: мужик в кепке и с усами стоит. Ну и давай раскачивать его из стороны в сторону.

У одного во внутренних органах что-то не так зашевелилось, дочь у него в институте на третьем курсе обучалась. Позвонил он ей из телефона-автомата:

– Дочка, кто у вас перед институтом в кепке и при усах: Сталин или не Сталин?

– Папка, какой он Сталин, это же Максим Горький, друг Ленина.

Испугались служивые, что чуть самого Ленина друга не лишили, доложили наверх. Там кумекали, кумекали по «буревестнику революции» и из-за опасения, что вдруг еще кто-то перепутает, постановили: кепку изъять, а усы оставить. Тюбетейки в городе не нашлось, а шляпа в музее отыскалась. Стоит с тех пор Алексей Максимович перед Педагогическим со своими усами, но без кепки, а в шляпу ему студенты знания после получения дипломов за ненадобностью бросают. Горе от ума больше никому не грозит, весь ум у Горького в шляпе хранится.

Голубая дума

Происходит всё. И это произошло. Свидетелей предъявить не смогу. Не было их. Да и откуда свидетели у диалога.

Встретились двое. Один любопытным был, другой стал.

– А сколько стран на вашей земле?

– Две.

– Как, всего две?

– Да, две.

– Воюют?

– Постоянно, перемирия случаются, но редко.

– А как с расами дела обстоят?

– Сколько стран, столько и рас, вот такой расклад.

– Национальный вопрос остро стоит?

– Больше лежит, чем стоит, но остро.

– А какая из национальностей лежачая?

– Во время перемирия обе лежать горазды.

– Различия у народов значительные?

– На войне не отличить, мама родная и та не узнает.

– В плен берут?

– А как же, ради этого и воюют.

– Государственная граница переменам подвержена?

– Нет, с этим строго. Граница одна, имечко у нее больно забавное.

– Откуда оно пришло?

– От лент, фотовспышек, шампанского, цветов.

– Деньги хождение имеют?

– Само собой.

– А какая монета у вас самая звонкая?

– Тишина.

…И не такое бывает порой. Встретятся два дождя, а разойтись не могут. Так и идут рука об руку. Все думают – дождь. Ан нет. Диалог двух дождей – явление хоть и обычное, да малодоступное. Не всякому дано услышать, о чем они промеж собой речь ведут.

– В мирное время одних от других отличить возможно?

– В мирное да.

– Как?

– Одни – мужики, другие – бабы.

– Ну, что сказать, можно только позавидовать.

– Чему завидовать?

– Тому, что третьего не дано.

– А третье – это что?

– На третье компот подают.

– А какой на вкус компот этот?

– Голубой, но лучше о нем не думать.

– Вы сюда отдыхать приходите?

– Отдохнуть везде можно. К вам дышать идем, у нас от компота воздух не тот.

Происходит всё. Несколько раз моя земля могла увернуться от компота. Не повезло ей. Пьет и на первое, и на второе, а третье само собой запивается.

Лапша с макаронами

После окончания школы сразу поступил работать на завод. Родители огорчились, они мечтали о сыне инженере. Одноклассники, учителя удивились: учился я довольно неплохо. Причину, почему не пошел учиться дальше, хранил в тайне. Я ее стеснялся. Образование мало волновало. В математике, в химии кое в чем кумекал, и ладно. Целоваться страсть как хотелось! Не знал, с кем и как начинать это сладостное занятие. Пацаны во дворе болтали, что в общаге при заводе есть девчата, за деньги готовые не только целовать научить, но и показать – куда дальше двигаться. Выбора не было – без калабашек в общагу не сунешься.

Первой зарплаты как манны небесной ждал. Дни в календаре зачеркивал. С нужной девчонкой парень из бригады за пузырь свел. В комнату к ней силком заволок. Познакомил и сбежал водяру халкать.

– Ты садись, сейчас ужинать будем. Есть хочешь?

– Ладно, так постою.

– Знаешь, давай без так. Начнем с макарон, потом лапша и компот с черносливом.

– Может, погулять сходим, в кино или еще что?

– И не выдумывай. Макароны почти готовы. Не скучай, мигом на кухню сгоняю, и начнем пир на весь мир.

Я бы смылся, но она, уходя, дверь на ключ закрыла. Кинулся к окну – подоконник ощетинился кактусами, пришлось отступить.

– Ну, вот усаживайся напротив и давай за макароны возьмемся: ты с одной стороны, я с другой. Ну, чего тянешь?

– Мне бы вилку.

– Вот еще что выдумал.

Она вытянула рукой из кастрюльки одну макаронину, обдула, один конец сунула в свой рот, другой к моему подставила.

– Может, я куда за вилкой сгоняю?

– Ты в глаза, в глаза гляди и губами ко мне по макаронине двигайся.